Полярная история от МаркаКстати говоря, наш Марк Соломонович Эдельштейн - воспитанник ВМАУ им. Сталина и выпускник ВВМТАУ (им. Леваневского) бодр и в строю, хотя совсем недавно и отметил 90-летний Юбилей! 
Мои воспоминания. Только без сверхзвука, ракет, дозаправок и прочих современных авиационных прибамбасов.
1966-й год, зима. Месяц не помню, но что 27-е число точно помню, это важно. Обычная работа на Диксоне.
Трое суток сбрасывали почту по всем полярным станциям (Хотел по привычке написать «три дня", но вспомнил, что дело было полярной ночью). Один раз ночевали на «Среднем», это аэродром на Северной Земле, а второй раз в «Нагурской» — это на о. Александры на Земле Франца Иосифа (дальше ЗФИ).
Работа закончена, возвращаемся домой, на Диксон. Я вожусь с документами, подсчитываю налёт. При посадке будет 118 часов за месяц! Месячная сан. норма обычная 100 часов, но у нас радиограммой от Шевелёва из Москвы продлена до 120 часов. Народ доволен: три дня отдыха. А тут б. механик Володя Водопьянов (сын того...) голос подаёт: и трёхсотчасовые регламентные… Общий восторг!! Это значит, что три дня, до первого числа мы АБСОЛЮТНО, на 100 процентов свободны. Кстати говоря, и дневная саннорма нам продлена с восьми до десяти часов.
Сели, пришли в гостиницу, уставшие, но довольные. Привели себя в порядок и за стол. Впереди три дня отдыха, а у нас было, да и магазин рядом. Хорошо посидели. Не до «поросячьего визга», конечно, но крепко, и разбрелись по кроватям Погасили свет.
И вот когда уже проваливаешься куда-то, слышу скрип двери, дежурная дергает меня за ногу:
- Штурман, к телефону!
Звонит диспетчер Володя Татаринов:
- Марк, срочный санрейс на Грем-Бел!
У меня что то внутри ухнуло, сразу в уме считаю: это самый отдалённый наш остров в океане, он между ЗФИ и Шпицбергеном. До него напрямую, через м. Желания 1200км., но там нет заправки, значит, надо через «Средний», это 1600 км и обратно 1600. Это двое суток, а мы уже.., а мы ещё…
Володя объясняет:
- Там у матроса аппендицит, отвезли его на оказавшийся недалеко (как рояль в кустах) ледокол (кажется, «Ленинград») и там горе хирург сделал операцию. Начался перитонит. Вот такая ситуация.
Понимаю,что лететь надо, но утопающий….
- Володя, у нас месячная...
-Ты что — первый день что-ли?!
- Володя, но у нас трехсот часовые, там движки уж наверно разобрали…!
В ответ — с поминанием всех моих родных до десятого колена:
- Марк, ты ох..л что-ли, срочный санрейс!! Самолёт подготовлен, мы вам дали четыре часа отдохнуть, - он по наивности думал, что мы отдыхали, - Давайте, не чешитесь!
-Хорошо, Володя.
Поднимаю экипаж, вылет через два часа,заправка полная. Открыть вахту на Успении, Преображении, Ушакова…, открыть дежурства в Усть-Каре, Харасавее, Амдерме,Среднем,Эклипсе… Мы в Карском море одни, ночь, погода плохая. Необходима связь со всеми полярными станциями и готовность всех аэродромов к нашему приеёму в случае необходимости.
Звоню синоптику. Погода, хуже некуда. Прихожу в комнату, включаю свет:
- Подъём!
- Ты чего,Марк?!
Радую, что срочный санрейс, всего только на Грен-Белл, что погода хуже некуда.
И вот тут немного отвлекусь. Меня не раз спрашивали: "Верно ли, что летчики, бывает, пьяные летают?" "Вот мне рассказывали…" "Вот я читал…"
И я всегда отвечал, что нет, этого не бывает, враки, болтовня... Но в жизни нельзя предусмотреть абсолютно всё. Вот я описываю без всякой выдумки конкретную историю. НПП, правила, это всё хорошо и правильно, но тут вступает в силу неписаный закон Арктики: погибает человек, и только от нас зависит его жизнь, и тут только мы решаем: сможем лететь или нет.
Встали, в столовой хватили по паре чашек крепкого кофе, идём к доктору. Молодая докторша, но уже "старая" полярница. Щупает наши пульсы, смотрит на нас:
- Как вы, мальчики?
Она всё понимает, ставит всем 70-75. А ей лететь с нами надо!
Взлетаем. Курс на «Средний», до него 700 км, три часа полёта. Почти сразу после взлёта началось сильное обледенение. Включили систему, лёд, срываясь с лопастей, грохочет по фюзеляжу, грохот страшный. Идём чуть ли не на взлётном, еле еле набираем высоту, доходило до 0.5 м/сек. Вышли только на 4600 м. Я единственный раз был на Ли-2 на такой высоте. По всем законам, человеческим и божеским, выше четырёх нужен кислород, а у нас его и в помине на Ли-2 не было. Всё время поглядываем друг на друга.
И самое главное — страшно хочется спать! Работает автопилот, лётчики дремлют по очереди, Володя, тот вообще крепко спит. У меня сохранился снимок: он спит, а в открытом рту ириска торчит. Он её и не почувствовал: почмокал-почмокал, проглотил, так и не проснувшись. Радист собирает погоду со всех аэродромов и полярных станций и передаёт мне бумажки с погодой, мне всё время надо знать, куда мы в любую минуту можем направиться в случае необходимости.
Иногда я говорю ему:
- 15-20 минут!
Он голову - на стол и спит. А вот мне, штурману — спать ни одной минуты. Я пил кофе вначале по две ложки, а потом и по пять, разминался, отжимался. Самое страшное воспоминание об этих днях - невероятное желание спать!
Забегая вперёд: я потом подсчитал, что я не спал трое суток и шесть часов! Сейчас мне самому кажется, что это просто невероятно! То, что я выдержал, я могу объяснить только одним, и это не «высокие слова»: я понимал, что от меня зависит не только выполнение задания, но и жизнь всего экипажа.
Пришли на Грем-Белл, сели на куполе. Арктические острова - они очень низкие, плоские. Но за века (или тысячелетия) из-за постепенно растущего снежного слоя они приняли такую куполообразную форму, точнее — чечевицеобразную: скажем, остров пять км. а а высота купола 200 метров. Т.е. вершину купола можно считать совершенно ровной поверхностью, причем при полном отсутствии каких бы то ни было препятствий при посадке.
А домики - на берегу. Ждать часа полтора-два, пока вездеход до нас доберётся. Вот время, кажется, поспать! Только задремлем, как Володя орёт:
- Подъём, зачехлять!
Мороз градусов 30, застудим движки - стоять до весны! Все на плоскость, а чехлы толстые, тяжеленные! Потом опять расчехлим, прогоняет он движки, и опять зачехлить. И так все пару часов.
Видим - огонёк и звуки вездехода. Запускаемся заранее, берём матроса и взлетаем. Опять идём на Средний для заправки, заправляемся, и домой. В диксонской больнице хирурги ножи точат. Прошли км 300, получаем погоду на Диксоне: туман. Нам приказано возвращаться на Средний. Разворачиваемся, а радисту:
- Добивайся разрешения на Диксон, на Среднем и хирурга нет, умрёт парень!
Опять развернулись на Диксон. А Леночка наша то на нас смотрит:
- Как вы, мальчики, -
то в слезах:
- Плохо парню, я ему сердечные колю, еще какие-то...
Подходим, Диксон даёт видимость сто метров, следовать на Хатангу. До неё около семисот. Там-то погода всегда хорошая. Подходим, и закон подлости - неожиданно туман! Разворачиваемся на Диксон, подходим — видимость пятьдесят метров!! Следовать на Амдерму! Но до неё три часа, горючего может не хватить. Там больница, все готово к приёму. Но бензин, бензин!!
Я судорожно считаю и пересчитываю: самый-самый предел, рисковать нельзя. Разворачиваемся на маленький аэродром Усть-Кара, он чуть-чуть ближе Амдермы. Вот до него остается 60-70 км, только через залив перетянуть. Где-то на середине загораются две красные лампочки: осталось вам, ребята, жить 15 минут! Неприятное, скажем прямо, ощущение.
Сели на последних каплях. Заправились, и на Амдерму 270км. Сели, а нас там встречает целая толпа во главе с генералом, нач. медслужбы округа. Оказывается, за нами следили, переживали. Матросика увезли, а мы попадали в кровати по системе «храп-стук» - сначала храп, а потом стук тела о кровать.
Проспали что-то очень долго. Проснулись от стука в дверь - вваливается компания во главе с тем генералом и с ящиком с бутылками, хвостами: - Вставайте, ребята! Солдатик живой, оперировали, все в порядке!
Встаём, а за стол ни-ни, нам на Диксон, мы на дежурстве! Генерал:
- Не волнуйтесь, я с Москвой связался, Шевелёв приказал ледовому разведчику, он там на Диксоне, за вас сутки подежурить…
Вот такая история без единого слова выдумки.
Марк Эдельштейн
