Забытые "запредельщики" космоса.Об этих людях и сегодня мало кому толком что известно2010-12-24 / Николай Викторович Пальчиков - военный журналист.
Об этих людях и сегодня мало кому толком что известно. Даже ведущий испытатель ЦПК имени Ю.А.Гагарина Герой России полковник Виктор Рень сказал в 2004-м в интервью, что понятие «космические испытатели» появилось в Советском Союзе в начале 60-х годов – то есть чуть позже отряда космонавтов.
В 2007-м полковник Рень и начальник ЦПК летчик-космонавт Герой России генерал-лейтенант Василий Циблиев встретились с Леонидом Владимировичем Сидоренко. И с удивлением узнали, что все было совершенно не так!
Оказывается, первыми испытателями космических систем спасения и жизнеобеспечения были солдаты и сержанты срочной службы, которых отбирали в ШМАС (школах младших авиационных специалистов) по показателям здоровья и морально-волевым качествам медики Государственного научно-исследовательского испытательного института авиационной (а позднее – и космической) медицины (ИАМ – ИАКМ) при ВВС с июля 1953 года. Командиром первого отряда испытателей был тогда полковник медслужбы Карпов, который стал потом генералом и первым командиром первого отряда космонавтов.
В конце июля 1953 года в первый отряд ИАМ прибыли выпускники Подольской ШМАС. Это были рядовые Владимир Горобец, Иван Ананевич, Владимир Костюк, Николай Завгородний (все из Белоруссии), москвичи – младший сержант Анатолий Кузнецов и рядовой Альберт Афанасьев. Все они были бортстрелками-радистами.
Также в разделе:
Военно-морской аргумент для экономических споров
Наши корабли начали бороться с пиратством далеко не сегодня
Лев Николаевич – самый первый русский фронтовой корреспондент
Российская военная журналистика началась в июне 1855 года с очерка "Севастополь в декабре месяце", опубликованном в журнале "Современник"
Инчхон или красный закат над Желтым морем
Почему адмирал Уриу очень не любил вспоминать о бое с русским крейсером
Одновременно из ШМАС Вапнярки Прикарпатского военного округа прибыли прибористы: младшие сержанты Анатолий Баннов и Алексей Воробьев, рядовые Николай Ильченко (из Харькова), Зия Рахманкулов, Виктор Кинякин. Они-то, «ветераны», и встретили пополнение 1-го отряда – парней своего же 1952 года призыва, только успевших после ШМАС послужить в авиаполках: ефрейтора Ивана Удодова (из Караганды), рядовых Владимира Сучко, Петра Скоблика, Владимира Сосновских и Виктора Клещенко (оба из Ирбита) и Леонида Бобкова.
Все они давали подписку о неразглашении увиденного, услышанного, пережитого и о добровольном согласии на участие в экспериментах.
Все они практически ничего не знали, что предстоит им испытать.
ЦЕНТРИФУГА И «ПАРАПАД». Все они участвовали в экспериментах на центрифуге с перегрузками до 12 g, то есть их масса тела увеличивалась в 12 раз! И на каждый миллиграмм этой тонны с гаком было только одно сердце, снабжающее их кровью.
Солдаты ходили на перепады давления – взрывную декомпрессию (ВД) в барокамере, когда за доли секунды (!) их «с земли», где на человека постоянно давят 20 тонн атмосферы, «запускали» на высоту 20–30 км и даже до 36 км, где давления практически нет! Чтобы испытателей не разорвало, как это обычно бывало с их предшественниками – крысами, кроликами и собачками, солдат затягивали в высотно-компенсирующие костюмы (ВКК).
Эксперимент этот довольно рискованный во многих отношениях, не случайно один из основоположников отечественной высотной физиологии полковник медицинской службы в отставке доктор медицинских наук Акаки Цивилашвили вспоминает и сегодня, как солдатик-белорус по фамилии Костюк замотал головой и сказал ему: «На «парапад» не пойду!» О болевых ощущениях (мощный удар под дых) и ужасе при этом «парападе» ему наверняка рассказали уже испытавшие его сослуживцы. Они же дали руководителю эксперимента информацию об ударе, после чего испытателям на живот стали накладывать резиновый мешочек вроде грелки, заполненный воздухом. Сила ударов была частично компенсирована.
Однако испытания по ВД были необходимы, чтобы проверить надежность систем жизнеобеспечения – ВКК, скафандров и самих жилых отсеков для будущих космонавтов. Кстати, малейшая дырочка в ВКК грозила летальным исходом. Как известно, именно при разгерметизации спускаемого аппарата, то есть при резком «парападе» давления, при спуске с первой орбитальной станции «Салют» в июле 1971-го погибли Георгий Добровольский, Владислав Волков, Виктор Пацаев, летавшие без скафандров. Анализ записей автономного регистратора системы бортовых измерений показал, что с момента отделения бытового отсека – на высоте более 150 км – давление в спускаемом аппарате стало падать и через 30–40 секунд стало практически нулевым. Клапан, выравнивающий давление в отсеке, должен был сработать на высоте 4 км, а он сработал в вакууме. Спустя 42 секунды после разгерметизации сердца космонавтов остановились.
В этом солдаты-испытатели ИАКМ не были виноваты. Ведь все возможные нештатные ситуации проверяли именно они.
Еще осенью 1954 года рядовой Виктор Кинякин, можно сказать, первый «невесомщик», целыми днями лежал в обычном гидрокостюме, уравновешенный поплавками, на Подмосковном озере под Щелковом. От холода и голода медики поили его горячим кофе с коньяком через трубочку с подплывающей лодки.
Как-то на тренировках космонавтов летом на Черном море полковник Виктор Рень сказал журналистам: час пребывания в водной невесомости стоит суток невесомости космической. Получается, что рядовой Кинякин еще осенью 1954-го в холодной воде «нахлебался космоса» по многосуточной орбитальной программе.
Младший сержант Сергей Иванович Нефедов после успешного полета Юрия Гагарина был награжден орденом Красной Звезды. По аварийному варианту первого полета человека в космос он 10 суток провел в барокамере-модуле «Востока» – перед самым полетом Гагарина. Все 10 суток питался бортпайком и перенес практически все перегрузки и нагрузки – 5 g при запуске и выходе на орбиту, спуск с перегрузками свыше 12 g – по нештатной баллистической траектории. Прыгали и бесились показатели давления, температуры и влажности, управлять требовалось в ручном режиме, в общем, полный набор форс-мажора, который после младшего сержанта мог испытать старший лейтенант Гагарин.
Тогда же медалями «За трудовую доблесть» – прямо как рабочие-ударники – были отмечены ефрейторы Дубас, Подвигин и Соболев. Все трое также на себе проверяли безопасность систем жизнеобеспечения и спасения первого космонавта. Других же обычно награждали грамотами, двоих отличили именными часами, особо отличившихся записывали в «Книгу Почета» отряда.
В марте 1963 года рядовой Леонид Сидоренко 12 суток (!) находился в мини-бассейне под трибунами Лужников. Для имитации невесомости его поддерживала снизу сетка, а сам он был в хлорной воде в плавках и резиновой шапочке. В СССР готовились к длительному орбитальному полету – в США тоже. Американцы примерно в тот же период набрали и уложили в бассейны 500 пловцов-добровольцев. Уже через сутки спортсмены-янки начали, невзирая на обещанный щедрый гонорар, толпами выходить из воды. На шестые сутки бассейн покинул последний американец. Рядовой Сидоренко об этом узнал гораздо позже, но он держался. Когда его вынули из бассейна, то на трек-дорожке Леонид долго не устоял: из костей была вымыта изрядная часть кальция. На коленях и локтях у него лопалась обезжиренная кожа, и медикам не составляло труда брать пробы крови. Этот подкожный жир остался на стенках бассейна черными разводами…
Регламента на их участие в экспериментах как испытателей тогда не было. Год службы – опаснейшей работы – учитывался за год, деньги платили смешные, каких-то льгот на будущее не предусматривалось. Да и вообще, «не было» в СССР такой специальности и занятия – «испытатель космических систем»!
Вот летчик-испытатель есть – он самолеты испытывает. И у него год работы засчитывается за два. При только таких расчетах рядовой Сидоренко вправе говорить, что он прослужил в ИАКМ не 1,5 года, а 3 года минимум. А по большой правде там он оставил «космосу» и все 10 лет… В его небольшой квартире старого дома мы сидим на маленькой кухне. Леонид Владимирович рассказывает свою «космическую одиссею», а потом на вопрос об инвалидности замечает: «Могу себя вилкой в правое бедро уколоть – в нем не чувствую боли. Это мне осталось на память об ударных перегрузках…»
Отнюдь не этические соображения заставляли замалчивать эксперименты, проводимые в ИАКМе. На них гриф секретности был как бы двойным: во-первых, «военно-космическим», поскольку гонка в космосе шла в русле гонки вооружений, и, во-вторых, «особой государственной важности». Потому что еще в 1945-м в Нюрнберге Советский Союз, как и все страны, подписал международную конвенцию о запрете любых экспериментов над людьми. Так что до сих пор ветераны-испытатели, которые когда-то солдатами шли на рискованные эксперименты, как Александр Матросов на амбразуру, официального признания своего участия в тех экспериментах получить не могут. Вот собачке Лайке на территории ИАКМ памятник установлен. Ну почему хотя бы доски с именами солдат-испытателей нельзя поместить рядом с ним? Чтобы знали и помнили…
ИНСТИТУТ СОЗДАН .В декабре 1963-го на базе ИАКМ по инициативе главного конструктора ракет Сергея Павловича Королева был создан Институт медико-биологических проблем, ныне ГНЦ РФ – ИМБП РАН. Там тоже продолжались подобные эксперименты, но уже, так сказать, на профессионально-добровольной основе. После увольнения в запас сюда пришли бывшие испытатели ИАКМ и в их числе сержант Сергей Иванович Нефедов и рядовой Евгений Александрович Кирюшин. Оба в ноябре 1997 года были удостоены звания Героя России, но и тогда, признав их заслуги, государство не сказало: это вам, ребята, за ваши эксперименты – как испытателям! В ИМБП все они числились механиками и лаборантами.
Нефедов более всего прославился своим участием в 56-суточной сухой иммерсии. Это когда испытателя оборачивают водонепроницаемой, но дышащей тканью (типа популярной в конце 1960-х – начале 1970-х болоньи) и кладут на воду. Питали через трубочку. Есть не хотелось, больше пить. После этой длительной «невесомости» его перенесли в кабину центрифуги: надо было перенести перегрузки как при спуске с орбиты.
«У нас кураж был, честолюбие, желание испытать себя и самому себе доказать, что ты это можешь! К примеру, для космонавтов предельная норма вращений на центрифуге при 8 g – 2 минуты, а ты «восьмерку» откатал 17 минут! И получил целый 51 рубль, половину месячной зарплаты молодого инженера. Лихо? Правда, оставил «монстру» здоровья с месяц жизни. Только тогда мы об этом не думали: шли в ресторан «Загородный», благо он недалеко, и там нас привечали…» — так вспоминает сам участник.
А вообще-то веселого оказалось маловато. Многих друзей-испытателей из их группы уже нет в живых, хотя сам Нефедов, старший среди них, 1947 года рождения. И все ушедшие «посадили» здоровье именно в ходе экспериментов. Через год после увольнения из института, утром, выходя на работу, упал в подъезде Саша Огурцов: сердце. В больнице он умер на следующий день. Много лет был неподвижен Миша Гришков, умер в 1996-м. Умер весельчак Витя Волков: перекатался на центрифуге, тоже посадил сердце. Их эксперименты в «земном космосе» оказались опасны, как проникающая радиация…
«Мы с Юрой Афониным провели пять суток в барокамере с повышенным содержанием СО2. Аварийное содержание этого газа на подводной лодке – 3,7% – и покидание, а у нас было 5,2! Ученые не верили: дескать, земноводные и даже растения при таком содержании гибнут! А мы с 7 утра до половины 11 ночи работали, вели записи... Потом с Женей Кирюшиным провели в камере с таким процентом СО2 месяц...» – так бесхитростно и победно вспоминает Нефедов свою молодость.
В следующий раз такой же «углекислотный» месяц провел с Кирюшиным их товарищ из испытателей-добровольцев Монер Ходжаков. О нем Герой России Кирюшин говорит так:
– Миша (так мы его называли) Ходжаков был не только сильным испытателем. Он ведь один из создателей и руководителей Клуба юных космонавтов при Московском дворце пионеров. Его фотография даже в «Известиях» была еще в 1966-м. И он даже вел передачу на 1-м канале, когда их всего было два, и на «Интервидении» – с участием космонавта Андриана Николаева и будущего академика и директора ИМБП Олега Газенко. Потом Миша поступил в МЭИ. Но когда услышал о нашем институте, об испытателях, мечта о космосе привела его к нам. Моя жена тоже ведь из этого Клуба юных космонавтов, но она занималась в медицинском отряде. Кстати, через нее мы и подружились с Мишей. И мы потом ходили вместе на «работу» – с ним как-то легче было: я уверен был, уж он-то выдержит, а значит, и я останусь живым и здоровым.
А вот как вспоминал в 1990-м о Ходжакове бывший механик Виктор Волков: «На центрифугу я ходил с Женей Кирюшиным и с Сережей Нефедовым. С Женей в паре часто работал Миша Ходжаков, он был внештатником, студентом, но был лучше иного профессионала... Центрифугу в кинохронике одно время часто показывали. Тебя размазывает, как блин. До 8 g еще можно дышать полной грудью, после – только животом: не каждый человек в силах разомкнуть сжатую на выдохе грудную клетку. Мы старались не прерывать эксперимент, это было вопросом чести…»
– Да, в нашей группе тангенту сами никогда не отпускали, – рассказывает Монер Жофарович Ходжаков, бывший победитель и призер московских и всесоюзных соревнований по греко-римской борьбе среди юношей, а потом молодежи, бывший замминистра Москвы по физкультуре и спорту, ныне руководитель Школы олимпийского резерва. – «Держаться через не могу» – это было вроде мушкетерского девиза нашей группы.
Леонид Сидоренко во время испытаний в бассейне.
Фото предоставлено автором
– Миша Ходжаков, – вспоминает Нефедов, – уникальный человек, испытатель божьей милостью – за 14 лет он прошел со мной и Евгением Кирюшиным практически все эксперименты – без ограничений, по максимуму трудности и риска. Но Золотую Звезду в отличие от нас не получил: был нештатным испытателем. А ведь все, что полетело в космос, мы испытывали на себе!
По записям тех лет в дневнике Ходжакова можно представить, что ему с товарищами довелось испытать. Еще в 1969–1970 годах он участвовал в цикле экспериментов на центрифуге с нагрузкой 6 g с последующим забором проб костного мозга из тазобедренной и грудной областей до и после вращения одновременно в разных плоскостях. Его тело до сих пор хранит на себе шрамы – следы тех заборов…
В 1970 году – 14 циклов экспериментов в барокамере (БК) с давлением, соответствующим высоте от 5 до 11 км, с 6-часовой десатурацией. «В БК мы ходили по парам. Дело в том, что на 11 километрах по условиям эксперимента надо было поочередно снять маску и продержаться при нехватке кислорода час! Если ты терял сознание, напарник надевал на тебя кислородную маску. А десатурация – это выведение из организма азота, растворенного в его жидких средах и тканях, путем дыхания чистым кислородом для профилактики декомпрессионных расстройств. Или дышали гелием, который замещал азот. Сразу после этого следовали эксперименты на центрифуге с нагрузками вплоть до болевых ощущений».
В 1970–1971 годах провел около 30 циклов еженедельных экспериментов на центрифуге
с нагрузками
от 6 до 12 g. «Так мы помогали совершенствовать методику по функциональной подготовке «спецконтингента» – будущих космонавтов. К тому же от того, какие перегрузки можно выдержать при запуске, выходе на орбиту и спуске на Землю, зависят и расчетные траектории запуска и спуска, запас топлива по минимуму для вывода на орбиту, полезная нагрузка и сами габариты, конструкция ракеты, да и многое другое, необходимое при ее создании».
РАДИ ЧЕГО ТРУДИЛИСЬ И РИСКОВАЛИ СОБОЙ ИСПЫТАТЕЛИ. В мае и сентябре 1972 года Ходжаков участвовал в 49-суточном эксперименте «Гипокинезия». «На койках с углом наклона от 4 до 15 градусов вниз головой мы, 12 испытателей, могли только поворачиваться вокруг своей оси. Имитировалась недостаточная активность мышц, как при полете в невесомости в ограниченном объеме кабины.
Для создания наклона просто ставили под задние ножки коек по три кирпича. Все тело было заставлено датчиками. Четыре раза в сутки – утром мягко, днем жестко, ночью с максимальным напряжением – проводили электростимуляцию: зарядами тока заставляли сердце работать с большим напряжением, а мышцы напрягаться.
Первые пять суток никто из них не мог заснуть. Потом стал мучить зуд – каждая клеточка чесалась невыносимо… Потом пошли волдыри, они лопались и на теле образовывались корки и струпья. Под датчиками возникали ожоги. Мази не очень помогали…»
Ветеран ИМБП Хайдер Хобиходжин вспоминает: «Тогда из 12 испытателей самые сложные по нагрузкам и взятию проб выдержали четверо самых стойких: Сергей Нефедов, Женя Кирюшин, Витя Дабыко и Монер Ходжаков. Кстати, когда я после него пришел в институт, меня вроде как в честь Монера товарищи Мишей называли».
До и после эксперимента у них брались пробы на биопсию большой икроножной мышцы (солиуса) – без наркоза! На этом настояли врачи-морфологи (специалисты по тканям организма) «для полноты данных от эксперимента».
Как вспоминает Монер Ходжаков: – Первым сходил
Сергей Нефедов, вроде бы улыбался, как всегда. И я поэтому пошел спокойно, не готовясь к чему-то нехорошему. А врач сделал длинный разрез на икре моей правой ноги и ножницами выстриг тонкий кусок мышцы длиной сантиметров 5. Науке требовался 1 кубик «материала».
В ходе эксперимента их постоянно исследовали психологи, физиологи, биологи и другие специалисты. Например, намазывали им подошвы и смотрели на КСП, как работают мышцы ног. А ноги просто дико болели. Поэтому Волоколамское шоссе из Института неврологии, где они лежали и отходили от эксперимента, их четверка «самых стойких» переходила в магазин и обратно (с молоком и печеньем) в три приема с остановками на проезжей части утиной походкой. «Когда уже выходили из эксперимента и отлеживались в стационаре, – рассказывает Монер, – один из нас ночами плакал после тех 49 суток, другой вскрикивал во сне, кто-то вообще ушел из института…»
В 1972–1973 годах участвовал в 16-недельном (!) эксперименте на центрифуге по 12 вращений с 10-секундной площадкой 12 g каждая.
«При этом сам пультом изменяешь траекторию движения по изображению на дисплее. Это вроде как ты спускаешься с орбиты. Если ошибешься с моментом начала спуска и в управлении, то загремишь по баллистической кривой с перегрузками «до всмятку» – только этого, конечно, не допустят на пункте управления экспериментом. Но посадишь отсек не туда. Такая посадка – это стыдно, поэтому даже про перегрузки умудряешься забыть, только бы провести отсек по ниточке. А об ошибке неделю-другую тебе будет напоминать боль в ребрах».
Перед каждым выходом на центрифугу Ходжаков сутки подвергался сухой иммерсии в жидкой среде.
В 1973–1974 годах в течение 32 недель провел 32 цикла на центрифуге при нагрузках от 6 до 12 g, в том числе достижение максимальной нагрузки по величине g по состоянию испытуемого. Он также провел 10 циклов экспериментов при замещении азотной составляющей воздуха гелием, а также повышенным содержанием СО2 – это Центр подготовки космонавтов и ИМБП готовились к совместному полету с американцами. В те же годы были комплексные эксперименты на центрифуге в разных воздушных средах с переходом градиента нагрузок с «грудь–спина» (горизонтальные перегрузки) на «голова–таз» (вертикальные перегрузки). Это было просто очень тяжело…
В 1974 году был проведен комплексный 40-суточный эксперимент в барокамере по той же программе подготовки к совместному полету «Союз»–«Аполлон». В барокамере с давлением, как на высоте 11 км, Ходжаков с напарником находились в условиях гиподинамии. При этом трижды изменяли воздушную среду по азоту, который заменяли гелием, создавали среду с 5,7-процентным содержанием СО2. На третьи сутки эксперимента он прошел испытание по программе «Резерв», которое повторил за трое суток до окончания эксперимента. «Резерв» – это те самые 11 км без кислородной маски.
И иные эксперименты... В 1975–1976 годах проводились комплексные эксперименты по двухнедельному пребыванию в гипокинезии в стационарных условиях с применением лекарственных препаратов и специального оборудования.
Моделировали ортостатическое давление на позвоночник – эти эксперименты они называли «Штаны» (ноги врозь) и «Бочка» (ноги вместе): испытателя по пояс опускали в герметическую камеру, из которой откачивали воздух, – создавалась разреженная атмосфера, как в космосе. На стопы надевали башмаки со свинцовыми подошвами. Окружающее нормальное давление прижимало тело к подошвам или платформе, создавая «притяжение». «Бочку» потом взяли в космос для ежедневных физических занятий экипажей.
Были также эксперименты «трехсуточная бессонница», циклы длительных голоданий с биопсией до и после каждого эксперимента, проверялось действие различных лекарственных препаратов.
Ходжаков провел около 40 испытаний в барокамере и 150 вращений на центрифугах.
В 1980 году – комплексный эксперимент с зондированием (через артериальные и венозные сосуды) участков тазобедренной области, нижних и верхних конечностей, с установкой зонда непосредственно в сердце – с забором крови и введением физиологического раствора через зонд – как по ходу следования зонда, так и непосредственно в сердце.
– Нас привезли в Институт трансплантологии к профессору Шумакову. Провели в операционную. Сначала мне ввели препарат, который вводит в состояние безмятежной эйфории, но сознание не отключает. Лежу на операционном столе и вижу на мониторе, как зонд проходит по вене – сначала к предсердию, потом к желудочку, делает заборы проб, потом и в само сердце входит и тоже берет пробу, – вспоминает Монер. – Все это длилось 7,5 часа! Что я чувствовал – даже вспоминать страшно. Но выглядел, наверное, дико – потому мне и дали врачи стакан спирта… Меня выворачивало, но напряжение все-таки сняли, всю ночь спал как убитый. А вот Женя Кирюшин, как он говорил, отходил от этого эксперимента месяцы и так до конца и не отошел... Как-то признался: «Перегорел я, кажется, на зондировании…»
До 1982 года, уже будучи замом начальника цеха оборонного завода, Монер Ходжаков продолжал участвовать в различных «точечных» экспериментах…
– На Гагаринских чтениях, где я бываю как почетный член Российской академии космонавтики, – говорит Нефедов, – не раз поднимали вопрос о том, что хотя бы к 50-летию полета Гагарина следует наградить самых заслуженных испытателей, о которых просто забыли. Ведь от уважения нас, граждан, государством зависит ответное доверие народа к власти. Нам требуется ощущение страны «под собой», справедливость сейчас и на деле, а не обещания что-то сделать к 2012-му, то есть после выборов, или «в светлом будущем» – в 2015-м, в 2020-м...
Оргкомитет мог бы дать поручение тем же ИАКМ – ГНИИИ военной медицины и ГНЦ РФ – ИМБП, в которых трудились «несуществующие» испытатели. Для имиджа России было бы полезно поблагодарить всех солдат-испытателей из бывших республик Союза – из Украины, Прибалтики, Белоруссии – за их вклад в наши космические прорывы.
|
Ещё.И за праздничными собраниями, концертами, фуршетами, награждениями непричастных к космосу чиновников, а также актеров-«героев» космических фильмов и литераторов не забыли бы нештатных, но настоящих героев-испытателей.
____________
Источник:
http://nvo.ng.ru/history/2010-12-24/1_space.html
