Язык мой - враг мой
Переходили мы тогда на новый тип самолёта. Чешская машина, реактивный двухместный Л-29. Сначала, как всегда, изучение матчасти, а потом выход на аэродром: запуск двигателя, рулёжки и тому подобное. Ну, отзапускали мы благополучно движки, перешли к рулёжкам. А происходило всё это в Ейске, в феврале месяце. Мороз шарахнул небывалый — минус сто, не меньше. Мы в зимнем обмундировании: унты, куртки, тёплые шлемофоны. Ну-с, сопровождаю я самолёт на рулёжку. Как сопровождаю? Очень просто: стою у крыла и смотрю на лётчиков, которые в кабине сидят. По их сигналу выдёргиваю колодки из-под колёс и показываю рукой вперёд. Путь, дескать, свободен. Да. И вижу: прямо напротив моего носа законцовка крыла блестит. И так, знаете ли, заманчиво блестит, да ещё чуть-чуть в инее, что я не удержался и лизнул её. И тут же прилип языком к самолёту. Отодрать не могу — духу не хватает. А турбина уже обороты потихоньку набирает, и самолёт плавно трогается с места. Я за ним, с вытянутым языком. Он на рулёжную дорожку, и я туда же. “Хорошо ещё, — думаю, — что аэродромы строго горизонтально строят и кочки убирают”. Поехали мы так к линии исполнительного старта. Инструктор попался гуманный: рулим со скоростью пешехода, то есть с моей. Жить можно. Но руководитель полётов на КДП, похоже, завязал с гуманизмом еще на курсе молодого бойца. По громкой связи слышу, что он в грубой форме предлагает начинать имитацию взлёта. И они начали... А я с ободранным языком поплёлся к машине скорой помощи. Помазали мне чем-то. А язык распух и в рот не помещается. Видик тот ещё. Промаялся я полдня, промучился ночь. Так с вытянутым языком и существую. А с утра нужно на занятия в УЛО идти. Маршрут наш лежал мимо знамени училища. Знамени положено честь отдавать. Мы идём строем и строем честь отдаём: переходим на строевой шаг, равнение на знамя. А наш замполит любил у знамени постоять, когда развод на занятия происходил. Так что мы и на знамя, и на замполита головы одновременно поворачиваем. А он нам, согласно Уставу, честь отдаёт. Сам навытяжку, рука у козырька, пуговицы сияют. Печатает эскадрилья шаг, последняя шеренга проходит, а в ней я. И тоже что есть мочи отдаю знамени честь: голова направо до предела. Язык тоже до предела. У замполита глаза за козырёк полезли. Строй уже прошёл, а он всё стоит, честь отдаёт. Опомнился, бегом за мной. Из строя меня выдернул, сказать что-то хочет, да никак не может. А когда дар речи к нему вернулся, дал мне пять суток гауптвахты, а сам рапорт начальнику училища писать пошёл. Потом, правда, всё разъяснилось. Но замполит после этого перестал у знамени стоять.
А.Кавченко
