Хочу вам показать одну старую газетную вырезку. К сожалению, не знаю, где и когда опубликована, потому что это фотография с неё. Но
когда я прочитала фамилию лётчика, я сразу вспомнила Сергея Горгуля с 1983 года выпуска. Я подумала, уж не его ли родственник трагически и геройски погиб в далёком 1942-м году. И я была права. Юра позвонил в Киев, выяснилось, что Семён Егорович Горгуль - дядя Сергея! 
Пилот сержант 1 АЭ 4-го ГвИАП Семён Горгуль на самолёте И-16 в составе своей части защищал Дорогу Жизни. Наши истребители вели жесточайшие бои за то, чтобы ниточка, связывавшая Ленинград с Большой Землёй, существовала. Лётные части несли тяжёлые потери. А 24 апреля Дорога остановилась, так как лёд был уже настолько хрупким, что не выдерживал веса полуторок. Моряки ждали ледохода и открытия навигации. Но для лётчиков не было передышки. Фашисты продолжали долбить Кобону и расположенные в ней склады продовольствия и оружия. Наша авиация отражала эти атаки. Так 7 мая 1942 года Семён Горгуль и погиб в бою.
Вот тут
http://wikimapia.org/#lat=59.9868814&lon=31.7209625&z=13&l=1&m=b&v=8 у маленького населённого пункта Выстав находился аэродром.
ГСС Голубев Василий ФедоровичФото публикуется впервые
http://www.warheroes.ru/hero/hero.asp?Hero_id=2436 Вот как описал Выстав Голубев в своей книге "Крылья крепнут в бою":
Единственная ниточка спасения ленинградцев от голодной смерти проходила по пути от станции Заборье через Шугозеро в Новинку, оттуда на реку Пашу, на Карпино, дальше на Сясьстрой, в Новую Ладогу и на Леднево. Отсюда грузы через бурное Ладожское озеро доставлялись в порт Осиновец и дальше в Ленинград. Общее протяжение всего пути 320 километров, но последние 40 - от Кобоны и Лаврова - были самым уязвимым местом. Чтобы разорвать эту тонкую нить, гитлеровское командование выделило до 600 самолетов 1-го воздушного флота. Именно здесь, в районе Кобоны и Осиновца, враг и рассчитывал топить и уничтожать все, что лежит или движется на запад или восток.
В конце ноября морозы сковали Ладожское озеро, н тогда по решению Советского правительства начали ускоренно строить ледовую трассу, названную впоследствии ленинградцами Дорогой жизни. Ее воздушное прикрытие стало одной из главных задач истребительной авиации флота, в частности специальной авиагруппы в составе 11-го и 13-го истребительных авиаполков /4-й ГвИАП - прим. моё/ и 12-й отдельной Краснознаменной истребительной авиаэскадрильи, которая базировалась в Новой Ладоге. Для прикрытия самого уязвимого участка трассы от Кобоны до острова Зеленец был направлен 13-й авиаполк.
30 ноября /1941 г. - прим. моё/ он перелетел на полевой аэродром у деревни Выстав, расположенной в восьми километрах юго-западнее /ошибка, следует читать "юго-восточнее" - прим. моё/ Кобоны. Взлетно-посадочная площадка была наскоро укатана на пахотном поле и частично - на сенокосном лугу. С востока ее обнимала полоса хвойного леса, уходившего в огромное болото, с северо-востока - продолговатая, метров сто высоты гора. Деревня тянулась по обе стороны дороги, самый большой двухэтажный дом - здание сельсовета и правления колхоза - заняли под столовую и гарнизонный клуб.
Прикрытие ледовой дороги не снимало с группы истребителей обязанности поддерживать войска 54-й армии, которая с начала декабря перешла в наступление в районе Войбокало, Шум, Жихарево и Назия с дальнейшим выходом на участок железной дороги Кириши - Погостье.
Понимая сложность поставленных задач, командования авиабригады и ВВС флота усилили полк летным составом и самолетами И-16. Их прислали в небольшом количестве, забрав из авиационных училищ в глубоком тылу. В начале декабря 1941 года в полку было пятьдесят летчиков, но только двадцать три из них могли летать на тринадцати находящихся в исправности самолетах. Положение не из легких, но нам уж было не привыкать. Никакие трудности в ту пору в расчет не брались, и командир полка майор Охтень, распределив равномерно людей и самолеты по трем эскадрильям, потребовал, чтобы командиры сами вводили в строй молодежь. Иначе говоря, важнейшее дело боевой подготовки кадров командир полка планировать не стал, пустил на самотек. С этого времени три больших коллектива эскадрилий в новых условиях начали как бы вариться в собственном соку и тянуть тяжелую лямку ратного труда без контроля и помощи со стороны командира полка, совсем переставшего летать на боевые задания.
Впоследствии, размышляя над создавшейся в те дни обстановкой, я пытался понять: в чем корень зла? Повсеместно командирами полков были, как правило, самые лучшие, опытные летчики - учителя и наставники. В Охтене же странно сочетались апломб и затаившееся где-то в глубине души, болезненно переживаемое сознание собственной неполноценности, рожденное длительным "нелетным" перерывом. В прошлом неплохой летчик, он оказался на новой должности слабым организатором.
...
В январе в обескровленный полк пришло молодое пополнение. Опять зеленые летчики, не участвовавшие в боях, не знающие тактики врага. Желание воевать велико, а умения - нуль! Надо их учить, натаскивать, а положение между тем оставалось сложным, неумолимая война вырвала из рядов полка лучших бойцов. Активных наступательных действий пока что не получалось. Из-за недостатка осмотрительности, слабого внимания в группах при выполнении боевых заданий были сбиты сержант Виктор Голубев, покинувший на парашюте горящий самолет, а также лейтенант Михаил Алексеев; ранены были лейтенант Соценко, сержанты Бакиров и Горгуль.
В прицеле ведущий "охотник", дистанция примерно пятьсот метров, полторы секунды осталось на все, пусть даже на жизнь.Когда теперь, через много-много лет, я встречаю в Москве Клаву и Виктора, эти убеленные сединой люди по-прежнему кажутся мне молодыми, как в ту белую ночь на Ладоге весной сорок второго. Свадьба была более чем скромной, как все наши радости на войне. На ужине новобрачным от имени молодежи эскадрильи давал напутствие наш комсомольский вожак
Семен Горгуль. А на следующий день Семена не стало. Вот так - радость и беда шли рядом.
Мы тяжело переживали гибель парня. По путевке донецкого комсомола пошел он в Ейское училище морской авиации. В полку смелый, настойчивый юноша быстро схватывал секреты летного мастерства. Послушным был в его цепких руках "ишачок", росло мастерство. Здесь на Ладоге он показал себя настоящим бойцом, в числе первых сержантов открыл боевой счет - сбил фашистского стервятника. Прямой и честный, он никогда не кривил душой. За то и полюбили его комсомольцы, избрав своим секретарем. Бумажек в комсомольских делах Семен не признавал. Все его "хозяйство" умещалось в блокноте. В нем он записывал планы работы бюро, делал заметки для памяти, и вот одна из них: "Молодец Женя". И все.
Это он о своем напарнике, ведомом Дмитриеве. За лаконичной оценкой - большой тяжелый бой. Ефим Дмитриев, которого в полку почему-то звали Женя, на вид совсем подросток, но огромной отваги человек, был атакован тремя "мессершмиттами". Женя передал по радио ведущему: "Принимаю бой! Задержу "мессеров"! Продолжайте работать по цели!" У Жени оставалось мало снарядов, но он победил. В неравной схватке сбил одного фашиста, а два сами вышли из боя. Тогда и появилась отметка в блокноте Горгуля.
И вот не стало комсомольского вожака. Рядом с телом сержанта Саши Байдракова покоится он в санитарной части, а на столе перед комиссаром полка лежат окровавленные комсомольский билет Семена, его летная карта и блокнот. .В тот ранний майский день две группы Ме-109 вели разведку над Ладожским озером и морской базой Осиновец. Примерно в это же время на разведку вылетело звено Семена Горгуля. К сожалению, один самолет из-за неисправности вернулся, Горгуль с Байдраковым и Дмитриевым ушли на задание тройкой.
Бой разгорелся внезапно. Шестерка"мессеров", скрытая дымкой и облаками, первой навалилась на наше звено. Горгуль, Байдраков и Дмитриев приняли неравный бой. На лед упал Ме-109, но тут же загорелся и самолет Байдракова. Тяжело раненный летчик покинул самолет на парашюте. Бой принял ожесточенный характер. Нужно было прикрыть медленно спускавшегося на парашюте друга. И Горгуль с Дмитриевым не допустили к нему "мессеров", пока парашют не опустился на торосы. Но Байдраков не встал. Он лежал вверх лицом, будто наблюдал за тяжелым боем товарищей.
Новые взаимные атаки, падает еще один "мессер", и вдруг удар по кабине Семена. Летчик ранен, винт закрутился вхолостую. Но Горгуль не покинул машину, повел ее на посадку. Ефим Дмитриев остался один против четырех Ме-109. Третий "мессершмитт" вспыхнул факелом и упал на лед. Но и Семена ранило вторично. И все же он, с трудом сохраняя сознание, едва различая ледовый покров, посадил самолет.
У Дмитриева кончилось горючее, он вынужден был выйти из боя. А три Ме-109 тем временем делали заход за заходом, расстреливая стоящий на льду самолет и истекающего кровью Семена. Горгуль ранен в третий раз. Слабеющей рукой достает он блокнот, тот самый, в котором был записан план комсомольской работы и лежало аккуратно сложенное заявление о приеме в партию Байдракова. Нет сил развернуть планшет, вытащить карандаш, но как страшно умирать, не сказав последнего слова друзьям. И тогда перебитым кровоточащим пальцем Семен Горгуль, шахтер Донбасса, отважный балтийский летчик, царапает на листке: "Прощайте, ленинградцы! Да здравствует Сталин! "
Вместе с летчиками провожали в последний путь Горгуля и Байдракова все жители деревни Выстав. Друзей похоронили рядом с Алексеем Лазукиным на том же кургане, у границы аэродрома. В этот тихий весенний вечер было совсем светло, и три патрульных звена на бреющем полете дали прощальный залп над холмом...
http://tululu.ru/read14526/ ____________________
Вот так жил, воевал и погиб Семён Горгуль...
Через 70 лет примите, Семён Егорович, эти цветы. Низкий Вам поклон и Вечная Слава! Вечная Память...
