В начале этого очерка я написал, что самыми счастливыми, самыми интересными годами, были годы работы в Арктике. Я попытаюсь объяснить, не знаю, как у меня это получится. Прежде всего, сразу отбросим разговор о больших деньгах. Да, когда Полярная Авиация входила в систему Главсевморпути, действительно летчики получали большие деньги. Но я этого не застал, ко времени моего прихода мы уже были Полярным управлением Аэрофлота (а затем – Министерства гражданской авиации), и о бешеных деньгах слышали только в виде анекдотов.
Тут я просто не могу не отвлечься. Не так давно, в каком-то сайте, связанном с полярной Авиацией, или в каком-то авиа-форуме мне попалась книжка Владимира Потемкина. Название примерно такое: «Я был шеф-пилотом двух президентов», или «Записки шеф-пилота….» Я знал Володю Потемкина: симпатичный парень, он был вторым, а потом – командиром на Ил-14, потом комэском, потом – командиром отряда в Антарктиде. А потом ушел в Министерство, стал большим начальником. И вот – книга. Когда я прочитал ее, мне показалось, что это не он писал, он же был нормальным, разумным человеком. Но если и так, если писал по его рассказам нанятый журналист, то должен же был он обязательно прочитать и обратить внимание на явную чушь. А раз этого сделано не было, то будем считать его автором книги.
Он пришел в Полярную Авиацию одновременно со мной. Если точней – примерно на полгода раньше. И вот он рассказывает, что когда он пришел получать после стажировки первый раз зарплату, то кассир начал выкладывать в окошко пачки денег. Их было так много, что некуда было класть. Тогда Потемкин попросил деньги убрать, и побежал в магазин, купил чемоданчик (или сумку, не помню точно), и только туда смог уложить свою первую полученную зарплату!!!!!!!! Судите сами. Комментарии, как говорится, излишни.
И вторая история. Еще раз хочу повторить: мне не верится, что Володя сам это писал. Его, молодого еще человека, назначают командиром антарктического авиационного отряда. Он вполне достойно выполнил свою задачу. Наверно это так и было, хотя, как мне показалось, слишком много было написано о его успехах. Но вот дальше… Дальше много рассказывается о том, что «сверху» предполагалось дать в Полярную Авиацию одну золотую звезду Героя Социалистического труда. Ну, и само собой всеми предполагалось, что эта награда должна быть предназначена ему, Потемкину. Но вот незадача: в райкоме работала тетя одного из молодых штурманов-вертолетчиков нашего отряда. Ну и, само собой, племянничек, ничем себя не проявивший, получил эту награду.
А теперь эта история, как я ее знаю. Действительно, в отряде знали, что на отряд «выделена» звездочка, с указанием «НА ШТУРМАНСКУЮ СЛУЖБУ». И в отряде все понимали, что первый претендент на высокую награду, это Борис Семенович Бродкин, всеми уважаемый, старейший действующий штурман Полярной Авиации, прошедший войну, побывавший в Антарктиде. Но где- то в «высших инстанциях» подсказали, что лучше, если кандидат будет молодым, до сорока лет, членом КПСС, с вообще лучше, если он будет Иваном Ивановичем. И подали документы на Игоря (фамилию я не помню), штурмана вертолетной эскадрильи. Игорек пошел к командованию отряда: почему я, у нас есть более достойные люди… Его уговорили, конечно. Он пришел в эскадрилью, подошел к Бродкину и сказал ему примерно так: Борис Семенович, вот такая история, я никаким образом не виноват….
Ну, вот. А теперь опять вернемся к вопросу: чего же меня так привлекала работа в Арктике, и почему я и сейчас, по прошествии многих лет, с таким удовольствием об этом пишу? Свобода. Полная свобода! Только не подумайте, что под этим понятием я подозреваю анархию: что хочу, то и ворочу. Нет, я имею в виду свободу в самом лучшем ее понимании: полная самостоятельность, мне многое доверено, и в пределах разумного я могу сам принимать серьезные решения, за мной нет постоянного мелочного контроля. И чувство большой ответственности в каждом полете и за выполнение задания, и за самолет, и за саму жизнь экипажа.
А что значит – в разумных пределах? Основным документом, регламентирующим работу экипажа, это НПП. Но НПП написано для совершенно других условий. И если строго выполнять каждый его пункт, как это делается в армии или в транспортных управлениях Аэрофлота, то наверно жизнь бы в Арктике почти замерла. И я не думаю, что это большое преувеличение. Я могу привести множество примеров.
- Мы работаем на Диксоне, наш один самолетЛи-2. Мы вылетали дневную норму, даже увеличенную – десять часов. После этого мы обязаны отдыхать десять часов, из них восемь часов спать. Но вот звонок – срочный сан.рейс, скажем - на остров Рудольфа, это на З.Ф.И. это примерно пятнадцать часов в воздухе, и около полуторых суток времени, по меньшей мере. Ну и что делать? Спокойно лечь спать, а там пусть умирает человек?
-Мы работаем на Таймыре на Ан-2, с геологами. Надо высадить группу в определенной точке, в горах. Приходим туда, находим глубоко в ущелье песчаную косу на берегу речки. Длина ее, не наш взгляд, метров 180-200, а по НПП надо, предположим, триста пятьдесят метров. Но мы знаем, что это нам достаточно для посадки и взлета. Так что нам делать? Имеем законное право вернуться. Но ведь и все остальные группы примерно в тех же местах, значит вся работа геологов сорвется?
- Идем на какую-то полярную станцию. Сверху поджимает облачность, за облака уйти нельзя, потому что там же у них нет посадочной системы для пробивания облаков, поэтому снижаемся. А облака ниже, еще снижаемся, и, бывало, метров до пятидесяти, и на этой высоте идем и час, и два. Каким НПП это предусмотрено?
- А многие сотни первичных посадок на льдины во время ежегодных Высокоширотных экспедиций! Сколько там из них соответствуют, а сколько нет? А если все строго по всем инструкциям, то вся работа экспедиции сорвется. А это дело государственной важности!
Да много, очень много таких примеров, все не перечислишь. И начальство наше все это понимает, они же сами в этих условиях работали, или работают. И в случае каких-то поломок, происшествий, многое списывалось на «полярную специфику». Но это только в том случае, если не было нарушения каких-то элементарных норм, разгильдяйства, невыполнения приказа. Вспоминается такой случай. Это произошло на главной базе одной из Высокоширотных экспедиций, в районе полюса. Неожиданно льдина лопнула, появилась гряда торосов, которая грозила пересечь взлетную полосу. Был приказ: не взлетать! Командир одного из Ли-2, Юлий Векслер, прекрасный летчик и отличный человек, мы с ним много вместе работали, решил спасать свою машину: победителей не судят! Но на разбеге что-то помешало, уклонился, разбил вертолет крылом, разбил свою машину. Немедленно приказом Марка Ивановича Шевелева, Начальника П.А. был уволен.
Или вот характерный случай. С Диксона надо срочно доставить на ледовую базу маленький тракторок, для быстрой расчистки полосы. Командир корабля прикидывает, что получается большой перегруз, а это – явное нарушение требований НПП. Он идет к Командиру отряда, Дмитриеву:
- Як Якыч, перегруз получается, не могу.
- Ну что же, иди отдыхай. Дмитриев идет в комнату к старому летчику, с которым много работал.
- Васильич, вот такое дело. Дело срочное, прикинь, посмотри, думаю, что сможешь взлететь.
И Васильич взлетает, и выполняет задание.
Не знаю, удалось ли мне внятно пояснить свою мысль о свободе, самостоятельности, ответственности. Для иллюстрации всего этого, я хочу рассказать более или менее подробно об одном задании, совершенно обычном, регулярно совершаемом один-два раза в месяц: полет на сброс почты по большому кругу. Обычное месячное дежурство на Диксоне. Вечером, как обычно, звоню в Отдел перевозок:
- Что там у нас на завтра?
- За рыбой на Надудотурку (озеро в ста тридцати километрах от Диксона), в Нагурию какой-то груз надо отвезти (Аэродром «Нагурская» на о.Александры на З.Ф.И., и сброс почты по большому кругу.
- Хорошо, Сейчас разберемся. Соображаю: если погода позволит, то лучше бы – по большому кругу: это работа на три дня, груз в Нагурскую забросим, все равно там будем. А за рыбой – в любой другой день.
Звоню в метеобюро, и синоптичка мне подробно рассказывает про погоду и прогноз на завтра по всему району. Опять в перевозки:
- Значит так: пойдем по большому кругу, что там для Нагурии – грузите на самолет, заправка – четыре бака (полная), вылет в восемь часов.
Мужики, завтра – по большому кругу!
Может возникнуть вопрос: почему все это штурман решает, а не командир? Да вот так принято было. Командиры, как правило, переложили все эти дела на нас: пусть думают, сообразят не хуже меня. Это, кстати, к вопросу о чувстве ответственности. За два часа дежурная поднимает штурмана. Сразу к телефону, синоптик дает уточненный прогноз, потом в перевозки: подтверждаю: пойдем по большому кругу. А что такое – сброс по большому кругу? У нас на Диксоне, было два вида полетов на сброс почты. Полет на сброс на близкие, прибрежные полярные станции, это задание выполнялось за один шести-семичасовой полет, это малый круг. И полет на сброс почты по всей Арктике, если правильней – по всему Западному сектору Арктики. На это уходило дня три. Это – большой круг.
Поднимаю экипаж, быстро приводим себя в порядок, столовая тут же на первом этаже. Штурман и командир (а чаще – один штурман), в автобусе – на КДП, остальные – на самолет. Заполняю бортжурнал, причем – только шапку, т.е. – экипаж, самолет, заправка. Никакого маршрута, я его еще сам точно не знаю. Прогноз, погода, диспетчер, и на машине на стоянку. Еще издали видим запуск двигателей, радист держит стремянку, зашли, дверь захлопнули, поехали. В фюзеляже гора мешков, на каждом – название полярной станции. А в мешке фанерные посылочные ящики, на каждом, кроме адреса, надпись: «Согласен на сброс.»
Пока выруливаем, радист просматривает мешки, приносит мне список: Преображения, Успения, мыс Желания. Вот с него и начнем. Взлетаем, курс на полярную станцию «Мыс Желания», это на северо-западной оконечности Новой Земли. Проходим над горами северный конец архипелага, снижаемся при подходе к домикам метров до пятидесяти, выбрасываем через приоткрытую дверь мешок или два, сколько есть, и в набор. Курс на следующий островок Вилькицкого. Там просят: ребята зайдите пониже, в прошлый раз одни горлышки остались. Ну,что нам, жалко, что ли, зайдем пониже. А ведь действительно, ухитряются и бутылку передать, хоть и на сброс, много для этого способов придумано. А мы сбросили, получили: - спасибо, ребята! и вверх в облака, до следующего острова, километров за пятьсот. И так по очереди:_острова Визе, Успения, Уединения. Прошло часов восемь полета. И хотя у нас есть продление дневной саннормы до десяти часов, пора думать об отдыхе.
- Марк, прикинь, куда лучше пойдем: В Нагурию, или на Средний?
- По расстоянию примерно одно и то же, но по ветру лучше в Нагурскую. Но тут кто то возникает: пошли на Средний! По времени уложимся, а на Среднем тетя Катя пельмешки вкусные делает. Ну, на Средний, так на Сре5дний. Марк, какой курс? Через пару минут я радисту:
- Коля, прибытие в … , про пельмени не забудь.
Сели, зарулили. Идем в столовую. Ужин уже кончился, народ, как обычно, собрался в столовой, она же и кают-компания, смотреть неизвестно в какой раз фильм. Но если должен прилететь борт, никогда не начнут фильм, пока экипаж не придет, не кончит ужин. А нам не до фильма, поели, и спать.
Пока экипаж отдыхает, мне вспомнились два интересных момента из моей стажировки. Когда мы вылетели первый раз на задание, мне, бывшему военному, показалась очень непривычной обстановка в кабине. Какая-то такая очень домашняя: командир, старый летчик, Борис Ракитянский, сидит в домашней клетчатой рубашке, на голове кепочка под наушниками. И остальные примерно так же. А идем мы под облаками на высоте около ста метров, над морем, над льдами. И идем на автопилоте, а пилоты сидят спокойные, никакого напряжения. Улыбаются, глядя на меня, на мою восторженную физиономию. – Вон смотри, говорят, видишь – нерпы впереди! А впереди, время от времени мелькают какие-то темные черточки, а это нерпы солнечные ванны принимают, а при приближении самолета в испуге ныряют в свои лунки. И вот их мелькающие хвосты мы и видим. А потом не раз и мишек белых пришлось повидать, особенно когда я на Ан-2 работал.
Я тогда столько впечатлений набрался, что наступил какой-то ступор. Когда я вернулся в Москву, меня сразу, конечно, стали расспрашивать: ну как там? А я ничего не могу рассказать: все нормально, интересно было…. И только на другой день меня прорвало воспоминаниями, восторгами. Да, набрался я тогда впечатлений! Потом готов был часами рассказывать. Ко всему человек быстро привыкает. Интересно работать было всегда, но первоначальные восторги довольно быстро прошли.
Отдохнув, взлетели, и пошли на Землю Франца-Иосифа (ЗФИ). В районе архипелага там тоже было много полярных станций, на островах Хейса, Грэм-Бел, Рудольфа. Остров Рудольфа, это наш самый северный островок. Именно с него стартовали на полюс папанинские самолеты.
И есть еще остров Виктория. Это самый отдаленный наш островок, он находится между ЗФИ и Шпицбергеном. Там, на полярной станции, жили пять человек. Смена продолжалась два года. И на острове и вокруг него обитало около тридцати белых медведей, ребята от домиков отходили только в сопровождении собак, а их там было штук пять. И еще там было несколько огромных, прибитых к берегу, айсбергов. У меня есть несколько фотографий, сделанных на Виктории.
