Основной раздел > Крылья над морем
Разрешите присутствовать? Я- Сергеев.
Samurai:
Я же говорила: РУКОПИСИ НЕ ГОРЯТ!!! ;)
М.М.Сергеев:
Вы правы, сударыня, рукописи не горят.
Разрешите присутствовать, господа офицеры?
Я - Сергеев.
И это почти не мистификация, потому что я собираюсь здесь опубликовать собственные рукописи, написанные, естественно, мною лично... при жизни.
Итак, рассказ первый.
Первое знакомство с авиацией и первый полет.
Осенью 1910 года в Петербурге на Комендантском аэродроме, вблизи Черной речки,
состоялся Всероссийский праздник воздухоплавания, на который мне удалось попасть,
будучи гардемарином Морского корпуса.
Человек в воздухе!
Это невероятно!
Ранее на Комендантском аэродроме проходили конные состязания и скачки,
и в 1910 году он был еще обнесен забором. Масса народу окружала аэродром.
Благодаря военной форме мне удалось пройти внутрь и видеть полеты вблизи.
Помню полеты Ульянина, Руднева и Горшкова на бипланах, форманах.
Мациевича и моряка-лейтенанта Пиотровского. Очень похоже на летающую птицу.
Летали Ермаков и Уточкин. Полеты происходили на высоте 400 метров.
Гибель Мациевича произвела на всех нас тяжелое впечатление.
Ведь он был первой авиационной жертвой.
Это Лев Мациевич на своём Фармане.
Однако я не потерял интереса к авиации.
Правда, мне только через три года удалось впервые подняться в воздух,
и то в качестве пассажира. Мы полетели на моноплане, типа Моран-Ж.
Это учебный двухместный самолет, причем пассажир сидел «в затылок» к летчику.
Самолет вел командир авиационного отряда на станции Бельбек
штабс-капитан летчик Карачаев. Это было летом 1913 года.
М.М.Сергеев:
Развлечения Морском корпусе
В те времена не было какой бы то ни было планомерной «культработы», не было в корпусе и клуба. Гражданские клубы гардемарины не имели права посещать. Отпуска в город были только по воскресеньям. А тем, кто имел родных в Петербурге, разрешалось у них оставаться ночевать с субботы на воскресенье по специальному разрешению ротного командира.
Многие в корпусе были из провинции и поэтому должны были являться в корпус к 12 часам ночи. Иногда мы имели возможность посещать спектакли в Мариинском или Михайловском театре, где обычно шла итальянская опера. В этих теарах Морской корпус имел свои ложи, куда обычно и давали билеты тем гардемаринам, которые не имели в Петербурге родных.
В этих случаях в театре находился дежурный офицер от корпуса, в обязанность которого входило, между прочим, следить, чтобы гардемарины не общались с галеркой, особенно со студентами. Конечно, можно было посещать театр в субботу или в воскресенье, купив билет в кассе, но не дальше 10 ряда – места, за которые плата была в то время достаточно высокая. А мы получали оклад – что-то около 5 рублей в месяц. Так что, особенно не растеатралишься.
М.М.Сергеев 1913г.
За время обучения в корпусе мне удалось сидеть в казенных ложах не так уж редко. Шаляпин, Нежданова, Собинов, Павлова, Кшесинская, Давыдов и Савинова в то время царствовали на сценах петербургских театров, и мы могли получать наивысшее эстетическое наслаждение. Ходили также в Рождественские каникулы, да и в другое время, на танцы в женские институты. Приглашений от институтов, конечно, никаких не было. Просто ротный командир на очередном разводе роты утром, обычно в субботу, объявлял что-нибудь вроде: «Завтра первый взвод идет на бал в Ксенинский институт. Второй взвод – в Смольный. Третий – в Патриотический. Четвертый – в Елизаветинский. Или в другие.
Последние два института, как я уже упоминал, были по обе стороны Морского корпуса на Васильевском острове. Так что, про нас бытовала поговорка: «Между двух роз вырос матрос». Конечно, морская форма очень импонировала девушкам. Да и теперь бескозырка с ленточкой волнует не одно девичье сердце, обычно с умением танцевать. А нас этому в корпусе обучали в обязательном порядке. Преподавателями были балетмейстеры Мариинского театра во главе с Гельцером, отцом известной балерины Екатерины Гельцер. Это был небольшого роста старичок, учивший нас манере подхода к даме, приглашения к танцу и тому подобное. Он часто нам рассказывал про успехи своей дочери. Она в то время была первой балериной московского Большого театра. Конечно, никаких дам у нас при обучении танцам не было, и приходилось по очереди выполнять роль «дамы». Помню, что вальс «за даму» у меня выходил очень хорошо. Конечно, я не плохо танцевал и «за мужчину». (Хотя мне сейчас более 75 лет, я очень люблю танцы и всегда танцую, если, конечно, меня пригласит дама. Теперь это ведь не считается неприличным, как было раньше). Так мы, добровольно-принудительно, как говорится, отправлялись на танцы – по наряду во главе с офицером.
Этикет требовал, чтобы каждый гардемарин подошел представиться начальнице института – обычно одной из фрейлин императрицы – важно восседавшей на кресле в зале. Начальница подавала руку, которую мы обязаны были поцеловать. Только после этого разрешалось приглашать на танец институток, находившихся позади начальницы и стоявших вдоль одной из стен зала, ожидая приглашения.
Классные дамы строго следили, чтобы мы не танцевали все танцы с одними и теми же институтками.
М.М.Сергеев:
Даже повторное подряд приглашение к танцу обычно отклонялось самой институткой, иногда, конечно, с явно выраженным сожалением.
Протанцевав какой-либо танец, вы обязаны были поставить свою даму на то же самое место, где ее пригласили. Представляться при этом по фамилии и имени считалось неприличным: танцы на балу не считались знакомством.
Танцевали обычно следующие танцы: мазурку, вальс, полонез, шаконь, польку, венгерку и кадриль. Дирижерами танца обычно назначались гардемарины или юнкера старших курсов, отлично танцующих и хорошо говорящих по-французски, так как все распоряжения дирижера подавались на французском языке.
Дирижер с белой повязкой на левой руке и с бантом в петлице выходил на середину зала и громко командовал по-французски: «Господа, приглашайте дам на полонез». Мы приглашали дам, кортеж выстраивался, дирижер подходил к начальнице института и, склоняя голову, приглашал ее к танцу. Получив вежливый отказ вместе с низменным «Merci», дирижер подходит к любой из институток и становится во главу кортежа. По поданному знаку оркестр играет «Полонез» Огинского или «Полонез» из «Жизни за царя», и бал начался!
По окончании всех танцев гости обычно приглашались в столовую, где был накрыт легкий ужин, конечно, без вина. Институтки обычно сидели по одну сторону стола, а кавалеры – под другую. Это и то уже считалось вольностью и допускалось не во всех институтах.
Были ли у нас в то время романы с институтками? Скорее всего, нет. Так как обстановка исключала какие-либо встречи. Если, конечно, знакомые не встречались домами.
Конечно, такая излишняя строгость не всегда давала положительные результаты. Многие из молодых людей были уже испорчены влиянием уличных женщин, а институтки покорно ждали своей судьбы.
О развлечениях пока закончим.
М.М.Сергеев:
Бал в Морском корпусе.
Ежегодно 6 ноября был праздник Морского корпуса. Утром обычно состоялся парад, на котором присутствовал царь. В большом зале корпуса (самом большом зале в Петербурге в то время, без единой колонны, потолок зала, что называется, был подвешен на цепях) выстраивались поротно шесть рот морского корпуса, и Николай II принимал парад.
О величине этого зала говорит еще и то, что все 6 рот – 600-700 человек проходили мимо царя, стоявшего с большой свитой у статуи Петра I церемониальным маршем с винтовками «на плечо». Сначала повзводно, а потом и поротно. Причем все перестроения происходили в самом зале.
Надо еще отметить, что в зале находился парусный бриг петровских времен в натуральную величину. Теперь этого брига, к сожалению, нет. Кто-то из начальников Военно-морского училища им. Фрунзе распорядился его убрать. Так как ни в одни двери бриг не проходил, то было приказано проломать стены в проеме окон. Но там бриг застрял. Тогда его разобрали и частично, в поломанном виде, вынесли из зала. Где бриг находится теперь, я не знаю.
Вечером, 6 ноября, обычно состоялся бал в Морском корпусе, открывавший сезон Зимних балов в Петербурге. Рассылалось около 10.000 приглашений. Это был самый большой и блестящий бал в Петербурге. Танцевали в трех залах корпуса под три оркестра. Блеск мундиров и нарядные платья дам производили ошеломляющие впечатление на нас, провинциалов. Тут были генералы, Великие князья, адмиралы, офицеры всех родов войск, кавалергарды в белых мундирах с огромными киверами, отороченными медвежьим мехом и с палашами. Кивера и палаши оставляли при входе. Гусары различных полков с ментиками в шпорах, драгуны, преображенцы, семёновцы, офицеры других частей петербургского гарнизона, не говоря уже о моряках Балтийского флота. Были также юнкера различных военных училищ. Артиллеристы из Михайловского и Константиновского, Павловского и Владимирского пехотных училищ (так называемые, «павлоны» и «владимирцы» с Петроградской стороны), юнкера Николаевского кавалеристского училища, воспитанники пажеского корпуса, училища правоведения и Императорского Царскосельского лицея.
Институтки приезжали в каретах под тщательным надзором своих воспитательниц. Гардемаринам разрешалась приглашать и своих знакомых девушек. Однако надо было иметь в виду, что девушке нельзя было одной прийти на этот бал, это считалось неприличном. Девушку должны были сопровождать кто-либо из родителей или брат. Это был своего рода смотр всего высшего света Петербурга, смотр туалетов и невест.
Раньше на балу всегда присутствовал царь. Но при мне Николай Второй на балу не появлялся. Говорят, что он боялся покушения на него, так как моряки уже тогда считались не особенно благонадежными. Передавали также и другое: что Алиса (императрица), мистически настроенная и увлеченная Распутиным, терпеть не могла балов и приемов и старалась избегать общества. А Николай Второй был равнодушен ко всему, кроме выпивки в узком кругу своих придворных.
Навигация
Перейти к полной версии