Советская Гавань, 1946 – 1947 гг.
В июле 1946 г. Николай получил первый послевоенный отпуск и написал мне что-то вроде: «..хватит учиться, борщ сумеешь сварить, а остальное приложится..». Так и закончилась моя учеба в институте инженеров водного транспорта, вскоре он приехал в Ленинград и мы отправились сначала к моим, затем к его родителям. Еще перед отъездом из Совгавани Николай послал деньги на нашу обратную дорогу на имя своих родителей, извещение пришло, но на сельской почте не было такой большой (4000 руб.) по тем временам суммы денег, а мы обратились за ними только перед отъездом. Так и пришлось уехать без них, после покупки билета для меня до Совгавани у нас осталось то ли 300, то ли 600 руб., а ехать предстояло 15 суток, поезда тогда шли небыстро.
Время было послевоенное, мягко скажу, не очень сытое для всей страны. На станциях даже с деньгами купить было нечего, местные жители продавали только вареную картошку, больше нечего им было продавать. Перед отъездом отец Николая дал нам сатин, сам раскроил, а я сшила Николаю рубашку. В дороге пришлось поменять и эту рубашку и что-то еще из одежды на еду. Кое-как дотянули до Хабаровска, там по аттестату Николай получил хлеб, несколько селедок и немного сахара. Наелись, стало веселее. В поезде из Хабаровска до Комсомольска-на-Амуре людей было мало, не то, что от Москвы до Хабаровска, где почти все время ехали вчетвером на нижней полке. В Комсомольске-на Амуре переправились на катере через Амур, далее на поезде до Советской Гавани. Железная дорога еще не была полностью достроена, по дороге часто встречались бригады пленных японцев, поезд шел очень медленно. Дорога начиналась от станции Пивань около Амура, а заканчивалась в Ванино около Совгавани. В то время в Совгавани шутили – «..едем от Вани до Пивани..».
От Ванино до Совгавани надо было добираться еще километров 20, если не больше, попутных машин не было и мы переночевали в Ванино, а на следующий день прибыли в Знаменское (еще километров пять от Совгавани), где стоял 56 полк и был военный городок. Как мы добирались, уже не помню, но на месте были часам к двум дня. В этот же день нас поселили в 2-х этажном доме, там жили три или четыре семьи и нам досталась бывшая кладовка сразу около входа, куда мы как-то впихнули кровать и самодельный стол. В этом же доме жил офицер по радиосвязи и семейный сержант (или старшина) не летчик. Фамилий их не помню.
Я почти сразу по приезду устроилась на работу на метеостанцию на аэродроме и очень кстати, работающим полагался матросский паек, что очень помогало. Тем более, что недели через две после нашего приезда Николая отправили почти на месяц в командировку в Новороссию под Владивостоком. По-моему они тогда перегоняли в полк новые самолеты. В это же примерно время я ездила на катере в поселок Датта, там кто-то с метеостанции договорился о покупке картофеля и удалось купить на зиму. Когда я вернулась с картошкой в Совгавань, как раз возвратился из командировки и Николай, он и помог перенести ее домой. Картофель стоял в ящике в коридоре (в нашу кладовку уже ничего не входило) и быстро закончился, наверное, нам активно помогали другие жильцы…
Вначале работать на метеостанции было трудно. Радист принимал радиограммы, а я должна была разносить на карту принятые данные о погоде: ветер, температура, облачность для населенных пунктов Дальнего Востока, обозначенных там только кружком и цифрами, без названий. Это нужно было сделать быстро, к приходу офицера-синоптика. Поначалу не успевала и мне помогал один из радистов. Придя домой я в свободное время «зубрила» условные обозначения, стараясь запомнить все эти значки до автоматизма. Кроме этого, нужно было периодически ходить от метеостанции метров пятьсот к метеобудке, записывать показания приборов, определять высоту облачности. Благодаря помощи ребят-радистов, я быстро освоила работу и скоро стала успевать разносить данные одновременно с их приемом радистом. Зимой к метеобудке ходила на лыжах, саму будку напрочь заносило снегом. На метеостанции было пять человек, офицер-синоптик, старшина, два радиста и я. Один из радистов, если правильно помню, Сергей Рубан, по-моему, он был из Белоруссии.
В свободное время к нам приходили товарищи Николая, Костя Зарубин и Саша Куваев. Мы ходили на танцы в поселок Лососина, там был 2-х этажный клуб. В плохую погоду ребята (они были неженаты) приносили с собой взятые «напрокат» в их офицерском общежитии сапоги и я в них шла до клуба.
В начале декабря 1946 г. нас переселили в другой дом, нам досталось фойе на первом этаже у входа. Из него была лестница на второй этаж, двери в две комнаты и дверь в такую же кладовку, где мы жили раньше. Тут было намного больше места, но мимо нас ходили другие жильцы. На первом этаже рядом жил пожилой (как мне тогда казалось) офицер Быстров и семья, у которой был маленький мальчик, годика два-три. Когда у нас летом 1946 г. родилась дочка, мальчик качал ее люльку и говорил мне: «Дай зиму (изюму), я лялю покачаю..». Дочку я заворачивала в пеленки из байки, этот материал выдали соседу-офицеру на портянки, а он, принеся домой, сразу отдал его нам. Сказал – вам нужнее для ребенка, а я и в старых портянках похожу…
В соседнем доме жила семья, наверное, самая известная в полку. Известная благодаря «слабой» половине ее. Это была симпатичная, стройная одесситка, по-моему, ее звали Соней. Соня держала мужа в ежовых рукавицах, да и любого другого в полку, вплоть до командира, нисколько не стеснялась. Вполне могла позвонить на аэродром (в домах были телефоны) и потребовать немедленно прислать мужа-летчика домой: «Я ж полы уже помыла, пусть бегом придет и винесет ведро…». К женщинам Соня обычно обращалась одинаково: «Ах ты, рижая падла, у тебя ж котлеты без яичка..» Это выражение – «рижая падла» запомнилось на всю жизнь…
В марте 1947 г., когда Николай был в командировке Хабаровске, по Совгавани и округе прошел сильный циклон, все занесло снегом. Наш дом, как и другие, замело до второго этажа, дверь на улицу не открыть, в сарай за дровами, в туалет – не попасть. Кое-как мужчины выбрались из домов, начали пилить сосны вокруг домов – не замерзать же. И тут радисты с метеостанции мне помогли, пришли, спилили сосенку, распилили, раскололи. Хотела дать им денег, не берут. Говорят, вы же нам вставляли клинья – вон какие шикарные «клеша» носим, ни у кого таких нет. Тогда люди не были такими падкими на деньги, как сейчас, все старались помогать друг другу.
Николаю тоже досталось в дороге от Комсомольска-на-Амуре. Поезд до Ванино обычно идет 25 часов, а он ехал трое суток. Паровоз пробивал дорогу в сугробах на несколько метров, останавливался, сдавал назад. Из вагонов выходили пассажиры-мужчины, откапывали путь, садились и – до следующего сугроба. За работу по очистке снега давали 400 г хлеба и кусок селедки. Приехал голодный, небритый. Так добирались тогда до Совгавани.
Когда весной снег в Знаменском растаял, вокруг домов стояли 2-х метровые пни, оставшиеся от спиленных зимой сосен, и стала видна Совгавань, находившаяся от нас километрах в пяти.
