Воспоминания о погибших были написаны к юбилейной дате образования МА.
Реквием экипажу майора Ефимова.
В преддверии юбилейной даты – 90 лет со дня создания Морской Авиации, как таковой, самое легкое писать о ней только хвалебные отзывы, как на любом юбилее. Но надо писать правду, а она бывает жесткой.
Тяжелым выдался 1988 год для Морской Авиации Советского Союза. Только в 33 Центре Боевой Подготовки авиации ВМФ г. Николаева произошло три катастрофы и одна авария. Не обошел этот тяжкий жребий и мой полк.
За две недели до описываемых событий прилетел к нам в гарнизон Командующий ВВС Балтийского флота генерал-лейтенант Петр Иванович Гончаров и поставил полку, которым я тогда командовал, задачу – взлетев с Балтики, выполнить практические пуски шести Авиационных крылатых ракет залпом для проверки их электромагнитной совместимости. Посадку произвести на аэродроме Северного Флота «Североморск–3». Во втором вылете обозначить ракетно-бомбовый удар по Военно-Морской базе «Белушья Губа», что расположена на Новой Земле, далее выполнить фактическое бомбометание на полигоне, севернее Вологды и произвести посадку на аэродроме Остров в Псковской области, где мы дислоцировались.
Я сразу вписал себя в один из пусковых экипажей, на что Командующий заметил: «Василий Васильевич, Вам и так славы хватает. Дайте дорогу молодым. Лучше сэкономьте мне один транспортный самолет. Идите первым. Произведете доразведку погоды и цели, сядете в Североморске и примете полк, тогда мне не надо будет заранее высылать туда группу руководства полетами». Я сказал: «есть», и полк приступил к подготовке к этим двум вылетам. Особенность состояла в том, что мне передавались для прикрытия в оперативное подчинение восемь экипажей ТУ-16п, постановщиков помех, соседнего полка Радиоэлектронной Борьбы, который также базировался на нашем аэродроме.
12 июля 1988 года под вечер я взлетел с аэродрома Остров и пошел на Север. Погода была сложной. Десятибалльная многокилометровая облачность с верхним краем 9000-10000м. Войдя в зону полигона, снизился под облака и начал осмотр водной акватории. Трех «рыбачков» СРТ распугал быстро, сразу поняли, что они в запретной зоне и стали выходить из района. А вот километров за двести от береговой черты вдоль оси боевого курса шел танкер. Я прошел над ним раз, затем второй, сигналя ракетами. Судно шло, не меняя курса. Пришлось снизиться ниже мачт и, проносясь рядом, успел прочесть название судна – «Генрих Гасанов», дал залп из сигнальных ракет с обоих бортов, покачивая крыльями. Только после этого танкер изменил курс на 90 градусов и начал на полной скорости уходить из района. Все было вовремя, так как пусковые экипажи были уже на подходе.
Через некоторое время я услышал, что групповой пуск крылатых ракет произведен, четыре из шести попали в цель прямым попаданием.
Сели в «Североморске – третьем». В 12 часов ночи солнце «стоит в зените», полярный день, как никак, температура воздуха - +280С. Вот тут и начались проблемы. Когда посчитали длину разбега при взлете для второго вылета, оказалось полоса длиной 2500м и расчетная длина разбега тоже 2500м, т.е. взлетать нельзя, так как по документам нужен запас не менее 300м. Мне мои замы, подполковник Геллерт В.О. и подполковник Осокин С.В., в один голос говорят: «Командир, взлетать нельзя. Надо сливать топливо для облегчения полетного веса и идти без выполнения боевой задачи напрямую». Но они забыли, что это учения. У меня был уже эпизод, когда я отставил вылет. «Почему не взлетел?» - спросил Командующий. А мой полк тогда должен был взлетать на проверку ПВО всех стран Варшавского Договора. - «Товарищ Командующий, по прогнозу к утру не будет запасных аэродромов».
- «Эх, Василий Васильевич, неужели ты думаешь, что мы тебе хотя бы один запасной аэродром по всей Европе не нашли. Ведь это не рядовые полеты, это – война. Слабак…» Лучше б он меня тогда отругал – было бы легче. В данном случае ситуация была похожей.
«Решение приму только после разговора с местными пилотами» - сказал я замам. И они, «местные», мне сказали, что если это вылеты на боевую службу, они взлетают. Уходят с последней плиты, но взлетают. Естественно, доверяют это самым опытным экипажам. В своих летчиках я был уверен, но вот полк РЭБ?
Собрав только командиров кораблей, объяснил ситуацию. - «Кто не уверен в себе – шаг вперед». Все стоят. - «Хорошо, едем на полосу». Взял автобус у командира базы, вывез всех командиров кораблей на торец полосы, откуда будем взлетать. «Видите, - говорю, - такое впечатление, что сопка начинается сразу за полосой. Теперь едем на другой конец полосы». Поставил всех на последнюю плиту. - «Видите, до сопки еще есть расстояние, чтобы дать самолету разогнаться, не подрывая на малой скорости». Еще раз спрашиваю: «Кто в себе не уверен?»
Все молчат. - «Ну что ж, будем считать, что все готовы. Еще раз повторяю, уходим вот с этой последней плиты. Ни раньше, ни позже – с этой…»
Взлетели все, хотя зрелище было, конечно, не для слабонервных. В момент уборки шасси над сопкой проходили на высоте 10-15 метров. Мой правый летчик, Юра Лончаков, который впоследствии стал Командиром отряда Российских космонавтов, сказал: «Да, командир, это было не слабо…»
А дальше, среди экипажей полка РЭБ пошла серия ошибок. Сначала штурман эскадрильи, майор Володя Нагорный, посчитал неправильно время выхода на полигон, ошибся на целых 10 минут. Затем, командир эскадрильи начал гасить это время за счет уменьшения скорости, забыв о том, что летят они почти на потолке, да еще строем, т.е. это опасно. А через час полета пропала связь с экипажем майора Ефимова. Я сразу запросил его ведомого, капитана Козубенко: «343-ий, доложите, где 342-ой?»
- «Наблюдал, как 342-ой задымил и скрылся в облаках», хотя сам, как потом выяснилось, еще три минуты назад получил доклад КОУ (командира огневых установок). «Командир, Ефимов дымит» - на что Козубенко не реагирует. Еще через 30 секунд: - «Командир, Ефимов сорвался в штопор».
- Что у нас дымит, у нас дымит?
- Нет, у нас все нормально.
- А, ладно.
И лишь через три минуты Козубенко выдал нейтральный доклад о ведущем, что он задымил и скрылся в облаках, и то, после моего запроса. Я оцениваю ситуацию.
«Задымил» - это еще не катастрофа. У самолета два двигателя… В это время подполковник Геллерт, который идет впереди, докладывает: «В поворотной точке над собой наблюдаю четыре инверсионных следа». У меня сразу, как гора с плеч, значит, Ефимов летит, пусть без связи, но летит. Дал команду вызывать его на всех каналах связи.
Сам стою в строю заправки, как мы говорим: «Качаю руку…», наслаждаюсь полетом над океаном, но на душе неуютно, что-то не так. А потом и вовсе «стали скрести кошки». Пусть, думаю, меня командующий дураком обзовет, что без необходимости поломал план учений. Даю команду командиру эскадрильи полка РЭБ: «…340-ой, Вам парой возвращаться в район потери радиосвязи с 342-ым, снижаться до воды – искать. Далее по остатку топлива возвращаться на аэродром «Североморск-3». 343-ему, который остался один, продолжать полет по маршруту с посадкой на аэродроме Остров. Я этот приказ повторил трижды, и командир эскадрильи мне трижды дал квитанцию: «Принял; Понял». Но сам испугался выполнить мое приказание. Дело в том, что после нас через час, с аэродрома «Умб-озеро» в этот район вылетал Черноморский полк на предпусковой облет цели. Поскольку он вылетал после нас, ни я, ни мой штурман не забивали голову, на каких эшелонах он будет лететь. А здесь я посылал пару на встречу этому полку, и предупредить об этом не было никакой возможности. Мы были далеко в океане, связи ни с кем не было.
Минут через пятнадцать связь с командиром эскадрильи полка РЭБ вообще прекратилась из-за дальности расстояния между нами. Я понял, что он бросил своего летчика и продолжал полет по маршруту. Мало того, выйдя на связь с руководителем полетов на аэродроме Остров, подполковником Губарь С.В., командир эскадрильи даже тогда не доложил, что одного самолета в группе нет. Но это выяснилось уже потом, на земле…
А в тот момент, когда я понял, что командир эскадрильи испугался выполнить мое приказание, тут же дал команду летчику своего полка, майору Панюшкину А.В., возвращаться в район потери радиосвязи с 342-ым и он ее без промедления выполнил. Придя в район, Панюшкин сразу обнаружил огромное масляное пятно в океане и несколько белых предметов. Из-за того, что он по неопытности снизился слишком низко, экипаж даже не понял, что это было – обломки фюзеляжа или парашюты. Но он сбросил туда спасательный контейнер КАС-150 и навел туда корабли. К сожалению, корабли смогли прибыть в этот район лишь через восемь часов. Подобрали фуражку КОУ, магнитофон, остатки разорванной спасательной лодки ЛАС-5, мелкие детали самолета, что держались на плаву. Экипаж в полном составе погиб, самолет затонул на глубине около километра, и нашли его лишь через пол года.
В городе Острове, где сейчас Центр Морской Авиации России, возле Дома Офицеров открыли памятник экипажу майора Василия Ефимова. Лишь через девять лет, когда судьба снова забросила меня в г. Остров, вглядываясь в лица всех шестерых ребят, я окончательно понял, в чем моя вина перед ними, которая до этого ощущалась лишь подспудно. Я поставил перед ними задачу, к которой они оказались психологически не готовы. Те, кому приходилось командовать и хоронить друзей в результате собственных ошибок, поймут тот тяжкий крест, который приходится носить до конца дней своих в таких случаях. А для гражданских людей, особенно молодежи, - пусть не удивляются, что какое бы веселье не было, мы всегда пьем третий тост за тех, кто не дожил и не вернулся из полета. Светлая память всем, кто не может уже разделить с нами этот праздник – 90 лет Морской Авиации СССР.
Полковник Морской Авиации в запасе Василий Чечельницкий.