Г. В.: Это Ка-25?
В. Ч.: Да. Да.
Г. В.: Ну, Ка-25 был вообще аварийный вертолёт. У него проблемы с лопастями были.
В. Ч.: Совершенно у него [не разборчиво], у него лопастей никаких... Потому что мы лопасти искали, на протяжении 10 км куски лопастей. Ну, а когда уже приехали представители МАП [министерство авиационной промышленности]:
- Да, авиагоризонт несовершенный, лётчик там перепутал…
Там голубую, там коричневую… он перепутал. То есть списали уже на лётчика. Потому что мы всегда…. То птичка в двигатель попала (птичка виновата), чтобы не промышленность. Потому что у них там большие санкции были, наказывали тоже здорово за это дело. Лётчика уже нету, так что давайте лучше на птичку, лучше на несовершенство, что лётчик ошибся в показаниях авиагоризонта, отдал штурвал от себя и врезался. Вот такие моменты. Боже мой! Моменты такие бывали.
Г. В.: Это тяжело всегда, конечно, хоронить этих ребят, тем более все молодые.
В. Ч.: Да, конечно. Молодой парень. Штурман опытный с ним, капитан уже. Ну, там лётчик, штурман называется. Лётчик и лётчик–штурман. Он опытный, сидел на правом сиденье, чтобы не ошиблись. А там минимум был такой, что ой. Что на нём минимум летать, на этом вертолёте…
Г. В.: Сейчас будем заходить на посадку в Пулково.
В. Ч.: Пулково. А я в Пушкине всё время садился. Там у нас ремонтный завод был в Пушкине.
Г. В.: В Пушкине, говорят, садиться тяжело, там надо…
В. Ч.: А там один курс и взлёта, и посадки – один курс. Мы там часто самолёты гоняли на ремонт. Отдыхали в Пушкине. Там вот этот дворец. Прекрасно. Тут, как раз в Пушкине, работал Николай Петрович, с которым я летал… Как же его фамилия, вот выскакивает из головы. Ну, он уволился, приехал, здесь квартиру получил. Он начальником охраны работал на этом заводе. Главный инженер тоже наш был, Петя – тоже наш. И мы прилетим, всё хорошо, самолёт облетаем, нам ещё какие-то деньги давали, за облёт самолёта обязательно платили.
Г. В.: Мне Виктор Николаевич рассказывал, что из-за того, что везде кругом зоны гражданской авиации, очень ограниченный коридор, по которому можно садиться на Пушкин. Заходишь, раз, и сразу на снижение.
В. Ч.: Да нормально всё. Садились. Я ещё правым лётчиком, сюда мы прилетали, отдыхали. Там у вас какая гостиница, «Астория» или какая?
Г. В.: Самая крутая?
В. Ч.: Да.
Г. В.: Там разные у нас крутые.
В. Ч.: Ну, недалеко где-то там. Ездили мы, отдыхали, в гостинице этой жили.
Г. В.: Может, «Пулковская»?
В. Ч.: Не-не, в Ленинграде.
Г. В.: Так она в Ленинграде.
В. Ч.: Ну, там, где Есенин повесился [в «Англетере»].
Г. В.: Может, в «Астории»?
В. Ч.: Вот, «Астория». И там мы были, в «Астории».
Г. В.: Так, а сколько вам командировочные платили? Сколько предъявите?
В. Ч.: Я не помню. Даже не знаю, не помню. Как нам платили, что.
Г. В.: Крутые были ребята. Перцы, как сейчас говорят.
В. Ч.: Нормально всё. И здесь тоже. Как дворец в Пушкине называется? Где озеро там. Остров посредине.
Г. В.: Екатерининский.
В. Ч.: Мы там наберём всё на этот остров, загораем, отдыхаем. Там же Екатерина когда-то была. Там есть место. Прелесть! Там и сидим. По неделе иногда сидели. Там ждём самолёт, чтобы улететь. Ждём самолёт, а он всё не готов. Ну, ничего. Здесь я купил ещё в то время швейную машину электрическую. Знаешь, эту?..
Г. В.: «Чайка»?
В. Ч.: Не-не. Уже немецкую.
Г. В.: «Веритас»?
В. Ч.: Или «Веритас», или что-то такое. Мне Оля говорит, есть такие машины. Я купил, привёз. До сих пор она есть. Она освоила её, всё делала на ней. И до сих пор стоит дома.
