Г.В.: Вот сколько с Вами всяких перипетий, но как Вам повезло! Бог Вас в лоб поцеловал! В таких ситуациях бывали…
В.И.: Я Вам сейчас расскажу. Я сам порой не верил, почему меня всё спасало. 25 августа 1942 года я уже был обстрелянный, у меня было около 50 боевых вылетов. И дырки привозил, и аварийно садился – всё было! Но 25 августа произошло то, о чём я никогда и не думал даже. Я думал, осколки могут попасть сюда, в ноги. Но случилось следующее. Экипаж самолёта – разведчика под Новороссийском обнаружил танки. Немецкие танки шли и зашли в колхозный сад, и стали под кроны. Разведчик сначала прошёл, ничего нет. А когда сбоку посмотрел, танков примерно 70-80 стояло вот в этом самом саду в 50-60 километрах от Новороссийска. Готовились к прорыву.
И по тревоге нашему полку, нашей эскадрилье, приказали срочно нанести удар по этим танкам. Подвесили по 10 бомб в фюзеляж, по 3 бомбы под фюзеляжем, это будет 90 и 27, а всего 117 бомб, и отправили. Сказали, что будут ещё 6 истребителей. И полетели мы, 9 самолётов.
Г.В.: Т.е. 9 бомбардировщиков и 6 истребителей сопровождения. А из какого полка были истребители?
В.И.: Там под Новороссийском был то ли 32-й полк, то ли… где-то есть у меня… На «Малой Земле» был аэродромчик. Вот с этого аэродромчика и прикрывали. Вы почитайте у меня в книге, там подробно.
И вот мы полетели…
А у нас, это ещё раньше объявили, до меня ещё: 11 июля 1941 года из нашего 2-го минно-торпедного полка, он потом в 42-м году стал 5-й Гвардейский, 12 самолётов бомбили транспорта в порту в Сулине. Командиру эскадрильи и ещё 2 лётчикам приказали подавить зенитки. И вот командира эскадрильи атаковали истребители, взлетели мессершмидты, и 20 мм снарядом и ему голову снесло. Штурман не растерялся, Толмачёв Саша. Он потом штурманом полка стал, штурманом бригады, штурманом ВВС Черноморского флота, потом в Академии судьбы нас свели. Он вставил ручку в передней кабине, там были сектора газа, и он через Дунай перетянул, посадил самолёт. Румын там ещё не было. Экипаж наши люди подобрали, их троих человек ранило, а лётчика там похоронили.
И после этого лётному составу, только лётчикам, приказали одевать каски, когда идёт воздушный бой, и когда сильный обстрел, когда тут море огня со всех сторон летит. Рвутся и чёрные, и фугасные, и осколочные снаряды. Эта каска всегда в кабине находилась. Мы вытащили изнутри все амортизаторы, и она находилась с правой стороны. Если нужно, ты опускаешь руку, берёшь её и одеваешь. Но я её никогда не одевал. До 25 августа я не одевал.
…Но в тот день когда открыли огонь, Вы не представляете, это был ад! Рвутся снаряды белые, чёрные, осколочные, эрликоны бьют, «струями» всё пронизывают – это море огня! И уже когда мы заходили для сбрасывания бомб, люки открыты, у меня какой-то инстинкт самосохранения сработал. Я взял эту каску и натянул. Ну, ещё несколько секунд прошли, бомбы посыпались, я уже услышал запах пироксилина, это вставляют в пиропатроны, чтобы замки открывались. У меня буквально в 10 метрах, какое, даже метрах в 5 у крыла, прямо у крыла разорвалось 3 снаряда. Чёрные такие! Вот что я помню, больше ничего не помню. Рвануло, и я потерял сознание в воздухе. Всё!
Высота была 3200 метров. Самолёт перешёл в пикирование и пошёл отвесно пикировать. Хорошо, что я всегда на штурвале держал самолёт, он не «задирался». И я падал с 3200 метров до примерно 500 метров без сознания. Штурмана бросило вперёд, стрелков там… Сорвало кабину, радиостанцию привалило и прочее… Штурман не мог закрыть бомболюки штурвальчиком. И это тоже меня спасло. Самолёт набирал скорость, весь дрожал, люки открыты… это вот дрожание... Я когда пришёл в себя и увидел на доске 500 под 600 километров /в час/, думал, ну, всё, погиб! Если выпрыгнуть… Да куда тут, уже 500 метров?! В секунду я бы в земле был. И я начал тянуть штурвал. Самолёт не выходит. Это всё секунды! Это я долго рассказываю. Тяну - не выходит. Я тогда хватаю триммер, а триммер – ручка, и раза три прокрутил. Самолёт поддался со скрипом, y-y-о-о-ооо, всё, думаю, сейчас…
И вот так метров 300 уже. Перегрузка такая большая. Уже, очевидно, до 6 дошла. Но я в сознании был. Я вижу, самолёт идёт, за штурвал держусь, и уже начал что-то такое соображать. Взял перчаткой замшевой провёл - всё в крови. Лицо всё в крови. Осколок вот такой попал в плексиглас, попал мне вот в это место, в каску. Потерял я сознание из-за него. Осколок упал в кабине. Эти мои пищат там: «Командир, что такое?!» А я сам не понимаю. Потом смотрю, дырка свистит в плексигласе.
- Да это меня тут осколком зацепило.
- Ну, как? Доведёшь самолёт?!
- Да доведу. Всё нормально.
И прилетел на свой аэродром. Посадил. Командир эскадрильи говорит: «Минаков, а мы думали, что ты погиб!» Потому что падал. Доложили все, что Минакова сбили. «Ну, рассказывай!» Пока я рассказывал, техник в кабине полазил, подошёл и говорит: «Командир! Как в той песне, «а до смерти четыре шага», а Вам было до смерти 3 сантиметра». Если бы немножко ниже…
У меня был этот осколок. Я в такой хорошей вазочке его держал. А потом в музей забрали. И где-то в военно-морском музее он находится. Вот такой осколок.
И потом я столько вылетов сделал, более 150 вылетов, а всего у меня 206 боевых вылетов, но я ни разу каску не одевал. В аду был, горел! У меня 10 штурманов было, правда одного только тяжело искалечили, а у остальных ранения.
Другой раз мне чуть бок не вырвало. Прилетел осколок, может быть, тоже разорвало, пробил двигатель, обшивку одну, вторую, третью и пробил бок самолёта. А здесь как раз боуденовский трос стальной для сбрасывания ракет. В самолёте было 4 ракеты. И когда атакуют снизу, их лётчик сбрасывает по команде, и они на парашютике спускаются и разрываются. Истребитель идёт атаковать, и в него попадают осколки. И вот этот боуденовский трос спас. Осколок упал там, где у меня каска. А летел вот сюда, он бы всё мне здесь развернул.
Ну, много, чего было.
