Интересный случай,произошедший с советскими морскими летчиками во время войны с Финляндией в конце 30-х гг. ХХ века описан в военных мемуарах А.Г.Рытова "Рыцари пятого океана".М.,Воениздат,1968 г:
"...Наши бомбардировщики ходили за линию фронта бомбить железнодорожные узлы, скопления войск в лесах, автоколонны и обозы на заснеженных дорогах. Но и там редко когда встречались с вражескими самолетами. Истребителям же вовсе не было работы. Некоторые летчики в глаза не видели вражеских машин.
Однажды возвращался из разведки самолет морской авиации "МБР-2". Летчик, барражировавший в районе штаба армии, принял его за финский и, пристроившись в хвост, несколькими короткими очередями подбил.
Самолет сел на озеро, недалеко от берега. По глубокому снегу экипаж почти полдня добирался до своей части.
Моряки позвонили в наш штаб:
- Кто из ваших утром барражировал в энском районе?
Навели справки. Оказывается, "отличился" Головин.
Он сбил свой самолет. Машина выведена из строя, штурман ранен...
Для нас это было большим позором. Прокурор настаивал судить летчика, моряки тоже. Да и кое-кто из наших были готовы сурово наказать парня.
Я хорошо знал Головина еще в довоенное время. Это был красивый, черноглазый летчик, весельчак и балагур. На нем держалась чуть ли не вся художественная самодеятельность части. Самолет он подбил по незнанию, в горячке. Думал, что это неприятельская машина. Моторы у нее были выше плоскостей, и вся она казалась диковинной.
Я решил заступиться за летчика, пошел к командующему армией.
- Хороший парень Головин. Храбрый летчик. Прошу не отдавать под суд, попросил я командарма.
- Своего сбить - большой храбрости не надо, - сухо ответил он.
- Это по незнанию. Морской самолет он ни разу не видел.
- Значит, тут и ваша вина. Не объяснили людям. Как можно? Идти на войну и не знать даже своих самолетов?
Отчитал он меня, конечно, правильно. Однако с просьбой моей согласился. Меру же наказания для Головина избрал оригинальную.
- Пусть он разыщет пострадавший экипаж, извинится. Что они сделают с ним я не знаю. Моряки - народ горячий, могут и бока намять, - рассмеялся Штерн. А потом лично доложите об этой встрече.
Мы передали приказание Штерна Головину, отправили его к морским летчикам, а от себя я добавил:
- Скажи честно все, как было.
- А как же? - удивился моему совету Головин. - Скажу все, как на духу. Провинился - значит, отвечу.
Вернулся Головин к вечеру сияющий, чуть-чуть навеселе.
- По какому поводу радость? - спрашиваю.
- Извините, товарищ комиссар. Так получилось. Не я выставлял условия, мне их продиктовали.
- Что же все-таки произошло?
- Ну, пришел я к командиру, - немного помолчав, начал рассказывать Головин, - представился, рассказал, зачем прибыл. Как узнал он, что я сбил самолет, - вскочил из-за стола, подошел ко мне вплотную. Глаза суровые, кулаки сжаты. Ну, думаю, сейчас даст по всем правилам морской выучки.
Нет, пронесло. Только окинул меня уничтожающим взглядом, вернулся на место и сказал одно-единственное слово: "Сопляк!"
Потом вызвал дежурного и приказал отвести меня в домик, где жили сбитые мной летчики. Мне он бросил: "Поговоришь с ними сам. Простят - твое счастье, не простят - не жалуйся..."
Поднялись мы на крылечко, открываю дверь, вижу: лежат на топчанах двое здоровенных ребят и на нас ноль внимания.
"Вот ваш "крестный", - объявил сопровождавший меня моряк. Потом добавил будто по секрету: - Тот самый, что рубанул вас". Хихикнул в кулак и удалился.
Летчики поднялись, сели за стол, смерили меня недобрыми взглядами.
"Что ж, хорошо, что пришел. Сейчас мы с тобой поговорим. Будешь знать, как сбивать морских волков".
"Эх и зададут же мне сейчас трепку",-думаю. Стою перед ними, с ноги на ногу переминаюсь. Вижу, один нагнулся, пошарил под нарами и достает... Что бы вы думали? Бутылку спирта. Улыбнулся мне и озорно так говорит: "Садись. Потолкуем".
Второй развернул хлеб, сало, достал банку клюквы, нарезал хлеба. Мне и радостно стало и до боли стыдно. Я их чуть не угробил, а они меня хлебом-солью встречают...
"Не знаешь ты, браток, морских летчиков, - хлопнул меня по спине своей здоровенной ручищей тот, что доставал спирт. - Они зла не помнят. Конечно, ты не нарочно, иначе расстрелять тебя мало. Да к тому же и сам пришел. Люблю откровенных людей". - Облапил меня, как медведь. От такой человечности я чуть реву не дал. Вот ведь какие люди!
"А штурмана нашего ты малость покалечил, - незлобиво сказал другой. Съезди к нему в госпиталь и извинись. Парень вроде пошел на поправку".
Направляясь к морякам, я, конечно, тоже взял с собой бутылку. На всякий случай. Когда ее выставил - разговор совсем теплым стал.
Проводили они меня подобру-поздорову. Еду обратно и думаю: "Да за таких ребят я жизнь готов отдать". А то, что выпил малость, виноват. Извините. Не мог иначе.
На другой день представили Головина командующему армией. Там же, в кабинете, сидел член Военного совета корпусной комиссар Зимин. Сначала оба настороженно слушали, а потом, когда Головин в своем рассказе дошел до финала, заразительно расхохотались.
- Значит, скрепили дружбу? - с трудом сдерживая смех. спросил Штерн.
- Скрепил, товарищ командующий, - вполне серьезно подтвердил Головин.
Судить его, конечно, не стали, но взыскание наложили. Позже группа наших летчиков нанесла визит морякам-авиаторам. Все они восприняли случай с Головиным как досадное недоразумение.
Штерн был высокообразованным, умным военачальником, хорошо разбирался в психологии людей. Другой бы на его месте, возможно, разжаловал Головина, навсегда отлучил от самолета, а мог и предать суду. Командарм избрал такую форму наказания, которая в конечном итоге способствовала еще большей спайке морских и сухопутных летчиков..."
